Борис Джонсон - Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю
Нет, сказали эксперты, то есть люди, находившиеся непосредственно на месте событий. Даже угроза применения силы станет «катастрофичной» и, скорее всего, настроит французов против англичан. Но возражения были тщетными. Черчилль растоптал сомнения других с автократическим безразличием. На данном этапе, как считает Лэмб, Черчилль поистине стал военным диктатором.
К 1 июля он заставил начальников штабов и министров разделять его точку зрения. Была начата операция «Катапульта» по нейтрализации и, при необходимости, по затоплению французского флота. Черчилль полностью проигнорировал, что французы старались изо всех сил выполнить то, что считали своими обязательствами. Они затопили корабли и подводные лодки во французских портах, а оставшиеся вывели из немецкой зоны оккупации. «Ришелье» и еще 24 судна отплыли из Бреста в Марокко, «Жан Бар» покинул Сен-Назер, другие корабли вышли из Лорьяна.
Фактически ни одного французского судна не оставалось в немецкой зоне оккупации, и все же Черчилль считал, что «любой ценой, идя на все риски, так или иначе мы должны обеспечить, чтобы французский флот не оказался не в тех руках, не использовался для сокрушения нас и других».
До перемирия британцы заверяли французов, что будет достаточно, если французский флот уйдет в Северную Африку или в Тулон, который был вне немецкой зоны. Но теперь коварный Альбион снова отступался от своего слова.
3 июля британская эскадра под командованием Джеймса Сомервилла приблизилась к Мерс-эль-Кебиру, и французские матросы были заинтригованы – они решили, что вскоре вместе выйдут в открытое море и будут сражаться с немцами. Затем в небе появились британские самолеты и сбросили мины у входа в гавань. У французов появились подозрения.
На переговоры с французским адмиралом Марселем Жансулем был отправлен британский посланник. Сперва Жансуль отказывался встретиться с ним, полагая, что общение с простым капитаном было ниже его достоинства, но капитан Холланд по прозвищу Хуки все же сумел передать ультиматум Черчилля.
Французам предлагалось либо затопить корабли, либо отправиться на них в британские порты или в Вест-Индию, иначе им предстояло готовиться к последствиям. Время тянулось, а напряжение нарастало. Хуки Холланд раскачивался на катере в окружении французских судов. Наконец в 14:42 Жансуль дал знать, что готов принять британскую делегацию для «уважительного обсуждения». В 16:15 Холланд поднялся на борт французского флагмана «Дюнкерк», и дело сдвинулось с мертвой точки.
Жансуль показал приказы Дарлана, из которых следовало, что, если немцы попытаются захватить корабли, он должен либо отплыть в Америку, либо затопить их. «Если бы мы знали об этом ранее, положение было бы совсем другим», – сказал Холланд. Жансуль выразил готовность пойти дальше и разоружить свои корабли, хотя это являлось бы выходом за рамки инструкций. Но было уже поздно.
Дарлан выслал морское подкрепление. Когда оно прибудет, было неизвестно. Открывалась перспектива полномасштабного сражения между британским и французским флотом. Черчилль послал короткую телеграмму: «Заканчивайте дело быстро». Судьба моряков была решена. Начался обстрел.
Как позднее сказал Черчилль: «Выбор был ужасен, он был подобен лишению жизни собственного ребенка ради спасения государства». Решение Черчилля, во всей его ледяной логике, было на 100 процентов правильным.
С какой стороны ни поглядеть, французы должны были признать, что они уступили свое право на корабли немцам. В лучшем случае флот стал бы дополнительным аргументом в переговорах с нацистами, но от него все равно пришлось бы отказаться. Лэмб утверждает, что немцы хотели лишь «контролировать» французский флот, придавая этому слову значение «проверять» или «наблюдать» – как в «Ausweiskontrolle»[73].
Это, конечно, неправдоподобно. Немцы захватили Париж, их сапог стоял на горле Франции. В конечном счете они заставили бы французов предоставить им право полного распоряжения этими кораблями. Французские гарантии ничего не стоили, и это надо понимать. Дарлану и его адмиралам следовало усмирить гордость, отказаться от притворной автономии и сделать то, что предлагал Черчилль, – отплыть в британские порты или к Карибским островам. Поступи так Дарлан, он стал бы героем.
Обязанностью Черчилля как премьер-министра было устранение любой угрозы независимости страны. И он был прав, проявив беспощадность в Мерс-эль-Кебире, потому что на следующей неделе началась Битва за Британию.
* * *В то погожее лето британцы задирали головы и следили за одной из решающих битв в мировой истории. Самолеты сражались в небе над Южной Англией, и их конденсационные следы были теми знаками, которыми писалась судьба мира. Британцы видели закопченных немцев, ковыляющих по их садовым дорожкам, и находили обломки самолетов на пригородных улицах.
Они наблюдали за тем, как их защитники из Королевских ВВС демонстрировали чудеса высшего пилотажа, порою сбивая неприятеля, а порою терпя крушение – тогда со страшным взрывом самолет превращался в искореженную груду металла. Так продолжалось неделя за неделей, и все понимали, что́ стоит на кону: воздушная атака была прелюдией к полномасштабному вторжению в Британию. Были все основания полагать, что эта цель станет очередной в гитлеровском маршруте завоеваний.
Некоторые склонны утверждать, что Черчилль преувеличивал угрозу вторжения, чтобы укрепить национальную сплоченность и получить поддержку страны. Я не думаю, что это так. Черчилль считал угрозу настолько реальной, что в июне 1940 г. он посещал стрельбище в Чекерсе, практикуясь со своим револьвером и винтовкой Манлихера. Он отслеживал приливы, чтобы понять, когда могут появиться немцы.
Deutsche Allgemeine Zeitung пророчествовала 14 июля, что Лондон повторит судьбу Варшавы и превратится в пепел. 19 июля Гитлер выступил в рейхстаге, предложив Британии выбор между миром и «бесконечными страданиями и невзгодами». Он выработал план: десантная операция, названная им «Морской лев», предполагала морское вторжение на южное побережье по нескольким направлениям.
Если бы Гитлер завоевал господство в небе и на море, он, несомненно, начал бы эту операцию. У побережья Голландии было собрано 1918 барж, и, сумей Гитлер переправить войска через Ла-Манш, неизвестно, оказывала ли бы Британия долгое сопротивление. Ее армия была разбита при Дюнкерке, в стране не было укреплений и резервных позиций.
На протяжении 900 лет никому не удавалось вторгнуться в Британию успешно. И Лондон был не только самым большим и раскинувшимся городом Европы (огромной толстой коровой, как говорил Черчилль), но и наименее защищенным. Единственные из уцелевших крепостных стен были построены римлянами и не очень-то хорошо сохранились.
По стратегическим соображениям Гитлеру настоятельно требовалось атаковать Британию: чтобы вывести ее из игры до похода на восток и нападения на Россию. Еще в июле 1940 г. очертания и динамика войны были понятны Уинстону Черчиллю – так же ранее он предсказал ход Первой мировой войны.
«Гитлер должен организовать вторжение или потерпеть неудачу. Если он потерпит неудачу, ему придется идти на восток, и его ждет крах», – сказал Черчилль в Чекерсе 14 июля. Безошибочное и четкое видение большой картины подсказывало ему: если Британия выдержит, если Британия будет упорствовать, Гитлер проиграет, потому что даже нацистская военная машина не могла вести войну на два фронта одновременно.
Благодаря Черчиллю – и в критические моменты благодаря ему одному – Британия упорствовала. Очевидно, было нечто магическое в его руководстве в то лето. Со своей поэтической, временами шекспировской манерой выражаться он наполнял людей благородными и возвышенными помыслами, и они верили: то, что делается сейчас, важнее и лучше всего, что они делали когда-либо в прошлом.
Черчилль мысленно соединял идеи английской идентичности и свободы, хорошая погода способствовала ему, ведь нет ничего более привлекательного, чем Англия в июне. И возможно, эта мягкая красота обостряла те чувства, к которым взывал Черчилль: угроза должна быть отражена и ради этого острова стоит сражаться и умирать. Благодаря Черчиллю люди представляли себя небольшой группой героев – вроде горстки пилотов Королевских ВВС, – сражающейся против тирании вопреки всем трудностям. Это была история, идущая от Фермопил до Роркс-Дрифт[74], – вечная и вдохновляющая история противостояния немногих многим.
В состоянии подпитанного адреналином оживления британцы достигали удивительных свершений. Я сумел найти только один период за последние 120 лет, когда промышленное производство в Британии превзошло немецкое – и это было летом 1940 г. Британия произвела больше самолетов, чем Германия, и к осени сумела выпроводить люфтваффе. Геринг сделал фатальную ошибку, направив основной удар своих истребителей и бомбардировщиков на города Британии, а не на аэродромы Даудинга[75].
