Валентин Аккуратов - Лед и пепел
— Сколько еще будете мотаться за вашими айсбергами? Не забывайте, горючего осталось ровно до Архангельска! — Он щелкнул зажигалкой и жадно затянулся «Казбеком».
— Знаю, Виктор. А сколько там у тебя в твоей «заначке»?
— «Заначку» бортмеханика уважающие себя командир и штурман в расчет не берут!
— В расчет твой контрабандный бензин я все же взял. Ведь у тебя излишек пятьсот пятьдесят литров!
— Откуда, штурман! Всего двести! Только на примуса, если сядем на вынужденную, — отводя глаза в сторону, хмыкнул он.
— На примуса наскребем, не волнуйся. Даже при встречном ветре на всем обратном пути, без твоей «заначки» у нас после посадки в Архангельске останется еще на два часа. Иди, спи спокойно, — сказал я ему.
Чечин что–то недовольно буркнул о легкомыслии молодежи и пошел в спальный отсек, отчитывая по пути третьего механика Сашу Дурманенко за невымытую после обеда посуду, оставшуюся на столе в кают–компании.
«Заначка» горючего, как рецидив еще тех времен, когда экипажи не были уверены, что сумеют долететь до запасного аэродрома в случае необходимости, осталась до сегодня. Особенно при работе на ледовой разведке и в экспедиционных условиях. Бортмеханики, тем более опытные, много летавшие и не раз попадавшие в сложные погодные ситуации, всегда находили и находят способы утаить лишний запас горючего, скрывая его даже от экипажа. Обычно этот лишний запас горючего налетывал сотни тысяч километров, так и оставаясь неизрасходованным. Хотя были случаи, что именно «заначка» и спасала экипаж.
На моей практике это было только однажды. С летчиком Алексеем Михайловичем Титловым мы попали в очень сложную синоптическую обстановку, когда неожиданно все аэропорты при подлете к ним закрывались туманом. Тогда в воздухе без посадки мы пробыли двадцать четыре часа пять минут.
Мы смогли выполнить дальнюю ледовую разведку по всему Западному сектору Арктического бассейна, до берегов Гренландии. Помимо общей ледовой разведки, нам необходимо было выяснить интенсивность выноса льдов из Ледовитого океана в Атлантику Гренландским морем Подобный полет выполнялся впервые. Его протяженность равнялась пяти тысячам километров. Самолет был сухопутным, двухмоторным, транспортным. Для увеличения его радиуса действия мы поставили три добавочных бака и в широкий фюзеляж вкатили десять бочек с бензином. Маршрут разведки проходил по точкам: остров Диксон — мыс Желания — остров Гукер — Земля Александры — остров Виктории — остров Белый (Норвегия) — мыс Лей Смит — Семь Островов — 81°10′ — меридиан Гринвича — 81°20′ — 19°30′ западной долготы — остров Фойн — остров Большой — остров Короля Оскара — мыс Столбовой — мыс Выходной (Новая Земля) — Шараповы Кошки (полуостров Ямал) — остров Вилькицкого — остров Диксон.
По предварительному расчету, все это расстояние предстояло пройти за двадцать один час двадцать пять минут, с остатком навигационного запаса бензина (Навигационный запас не входит в расходуемый. Это запас на изменение ветра и закрытие аэродромов из–за погоды.) на два часа. Но прогнозы ветрового режима не оправдались. Полет продолжался двадцать четыре часа пять минут. Для данного типа самолета это был мировой рекорд, но он был неофициальным и не зарегистрирован. А «заначка» механика очень понадобилась.
— Ну что, полоса айсбергов кончилась? Дальше паковый лед. Пошли обратно! — сказал Черевичный.
— Разворачивайся. Курс истинный сто семьдесят пять. До мыса Желания семьсот девяносто километров. Мы находимся на широте восемьдесят четвертого градуса. Ветер попутно–боковой, путевая скорость двести десять километров
— Есть курс сто семьдесят пять истинный! Отлично, Валентин, это значит, через три с половиной часа будем на мысе Желания?
— Через три часа сорок пять минут. Если не изменится ветер. А как расход горючего?
— Нормально! При этом режиме двести восемьдесят литров в час. До Архангельска хватит с гарантией.
— Учти, Иван, от Амдермы ветер перейдет на западный. Наша скорость упадет до ста восьмидесяти километров
— Я так и рассчитываю. Архангельск — запасной. Посадку планируй в Нарьян — Маре, а это на шестьсот километров ближе.
— Погода в Нарьян — Маре за последние два часа неустойчивая, облачность восемьдесят метров, дождь, штормит, видимость плохая.
— Нам не на сухопутном аэродроме садиться. Печора широкая, гор нет. Если прижмет, сядем при худших условиях!
— Сесть–то вы сядете, но если штормит, трудно будет с заправкой горючим. Плота для гидросамолета там, как мне известно, нет, а на якорной стоянке намучаемся, — не без иронии заметил вернувшийся Чечин.
— Ничего, Виктор! Нас семеро. Штурман пусть составляет донесение, а мы в твое распоряжение поступаем.
— А зачем полундру отхватывать? Надо в Архангельск идти. Там и плот есть и гостиница отличная. Овощей достанем для нашего камбуза. Отдохнем как следует. Ведь двадцать четвертого июня вылет не планируется, — не унимался Виктор.
— Чую, дорогой чиф, запасец горючего у тебя имеется в заначке изрядный, израсходовать хочешь? — усмехнулся Черевичный.
— Ну, есть там одна–две сотни литров. Заправщик плеснул по ошибке.
— Знаю твою «сотню». На взлете еле вышли на редан! Хорошо ветерок помог. Ты что думаешь, я о запасе не забочусь?! Вот что — горючее из баков слить и заправить строго по расчетам штурмана!
— Ест слить остаток горючего и заправить по расчетам штурмана! — четко, но с затаенной обидой ответил Чечин.
Иван, не ожидая такого поворота, тепло посмотрел на Чечина и, доложив руку ему на плечо, сказал:
— Виктор, пойми, я должен знать точный взлетный вес машины. Это же гидросамолет. Ты же сам знаешь… А необходимый навигационный запас мы тщательно продумываем со штурманом. Наверное, и нам хочется ходить по земле?
Проходя мимо меня, Виктор остановился и долго рассматривал прокладку маршрута на карте, а потом буркнул:
— Пойду соображу насчет кофе, идет? Гастрономия — это не твоя астрономия!
— Иди лучше поспи, десять часов не вылазил из своей этажерки, отдохни! — сказал я.
— Уговорил, но после кофе. Давай колдуй, будет готово, свистну, — ответил он.
Моторы исправно пели свою песню. Саша Макаров безотрывно прослушивал эфир, засыпая нас сводками погоды десятка береговых метеостанций. Он ухитрялся держать связь с самыми отдаленными радиостанциями и всегда обеспечивал нас всеми необходимыми сведениями для выполнения полета. Причем все радиограммы он принимал на пишущую машинку, приданную радиорубке самолета. Мы знали все новости, где какие корабли, самолеты, что происходит на зимовках и какая погода на Черноморском побережье. Неутомимый в полете, он часами неотрывно сидел в своем кресле, отмахиваясь от приглашения к обеду или ужину. По возрасту он был старше нас на двенадцать — пятнадцать лет, но по выносливости он не уступал никому. Высокий, худой, сероглазый, с орлиным носом и удивительно спокойным характером… Весь экипаж его любил, на что и он отвечал мудрой заботливостью старшего по возрасту товарища. Мы старались всячески оберегать его от тяжкой физической работы, от посадочных авралов, когда при работе с якорями вымокали с ног до головы, подать кофе или чай в радиорубку, дать возможность выспаться. В экипаже не было монастырской, елейной тишины. Отрезанные месяцами от людей, мы жили своим коллективом дружно, но не без острых и колючих слов, розыгрышей и шуток. Тем не менее отношения друг к другу были глубоко человечными. Никогда не было беспринципных ссор и столкновений, не было бездельников, болтунов. Каждый старался не только выполнить свою работу, но и находил время и силы помочь товарищу. Тяжелые, изнуряющие полеты, связанные со сложными ситуациями, не раз заставляли нас идти на прямой риск, и только крепкая спайка, настоящая мужская дружба помогали нам выходить из самых сложных положений.
