Виталий Радченко - Байки деда Игната
— Та-тат-та… тра-та-та… На мес-то от-прав-ляйся ты сборное… Трат-та-та… — выводит горнист. — Стой там спо-койно… и при-каза жди… Каждый казак и каждая лошадь знают свое место на плацу и скороспешно, через две-три минуты занимают его, к уже прибывшим примыкают другие, и только тут, в едва обозначившемся строю, застегивают все положенные ремни. Приходят еще какие-то минуты и дежурный офицер, убедившись, что все (или почти все) на месте, певуче подает команду:
— Направо… ра-авня-айсь! Сми-рр-но-о!
И докладывает Великому князю о готовности казаков к выполнению дальнейших приказов. «Крон-принц» смотрит на свои золотые часы, с зеленым изумрудом, как жабье око, и восклицает:
— Это невозможно: прошло всего лишь двенадцать минут! — Без семи секунд, — поправляет его Великий князь Николай Николаевич и поглаживает усы. — Без семи секунд… Они спускаются вниз, обходят строй. Их «едят глазами» красавцы-бородачи в казацких чекменях, всем своим бравым, молодецким видом показывая готовность к любой службе.
— Молодцы, молодцы, — повторяет Николай Николаевич, вглядываясь в эти лица, лоснящиеся от доброго приварка. — А это ще что? — неожиданно спрашивает он, увидя, как на самом левом фланге, но точно по линии фронта, стоит сивый конь, запряженный в водовозную бочку. — Ва-а-хмистр!
— Так тож, ваше императорское высочество, конь Загуляй. Его уже год-два как списали по старости в водовозы, а он службу не забыл, и по тревоге самоохотно, без ездового, примчался на свое старое место… Вы уж его простите, ваше императорское высочество!
— Еще бы не простить старого служаку, — улыбается Великий князь, и объясняет «крон-принцу», в чем дело.
— Это невозможно, — продолжает удивляться тот.
— Благодарю за службу, братцы-казаки! — возвещает командир всей российской гвардии и велит выдать конвойцам на ужин по доброй чарке…
— Рады старац… Ваш… императорс… выс… чест… во! — горланят казаки. Хорошим генералякой был тот царев дядя, строгий, но когда надо — справедливый и добрый. И в службе, особенно конной, толк знал. Не зря в Первую мировую войну его выбрали почетным стариком Пашковского куреня — чем он не казак, хотя и не кубанских кровей. Ему то, может, чести не прибавило, а кубанцам приятно…
— Да, были служилые кони в стародавних казачьих полках… И не только в конвое… — покачивал головой дед Игнат, задумчиво расправляя усы. — Не кони, а чудо-кони, на подбор… А что: их и в правду строго подбирали, абы яку коняку на державну службу не брали. Дело сурьезное и ответственное… Понимать треба! И кони все понимали. Не хуже людей…
БАЙКА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ,
про полезность меткой стрельбы генерала Куропаткина и волков, что обитали близ генеральских «шишмарей»
— Наравне с конной подготовкой, — вспоминал дед Игнат, — главным воинским занятием была у нас стрельба. Из винтовки, а особливо из револьвера. Стрелять учили, не жалея патронов. Оружие было всегда пристреляно, его регулярно проверяли боем, а стрельбы проводились раза по три на неделе. Пуля — вона дура, сама в мишень не летит, нужны вострый глаз и твердая рука. Ось нас и тренировали, все одно як музыкантов… Ну, а господа офицеры, так ты — пример показывали… И дед Игнат с гордостью вспоминал, что князь Дядянин, не целясь, из нагана за десять шагов в копейку попадал, а за пять — гвозди в доску забивал. Нанижут ему молотком десять двухвершковых гвоздей, поставят доску стоймя, он — бах-бах, и все гвозди вгрузли в ту доску. Редко когда тратил на один гвоздь два патрона. По обычной же мишени он метко стрелял из любого положения. Особенно любил это делать, стоя спиной к цели — через любое плечо назад, потом, нагнувшись почти до земли и прицеливаясь между ног. И пули, как заговоренные, летели, куда надо…
А еще, по словам деда, офицеры любили стрелять из револьверов по бутылкам. Ставили дюжину пива и пуляли по ним. Причем позором считалось попасть в саму бутылку, надо было сшибить у нее головку. Р-раз, бутылка стоит на месте, как стояла, а свидетельством того, что она уже без головы — пивная пена, сразу же после удачного выстрела покрывавшая всю посудину. Красиво!
По особым же праздникам или случаям вместо пивных ставили бутылки шампанского и отстреливали у них пробки. Вино разливалось фонтаном, и то была красота не только для тех, «кто понимал»…
И любили офицеры похвастаться стрельбой своих подчиненных, потому и тренировали их неустанно, считая, что мастерство достигается практикой. Князь Дядянин перед ответственными стрельбами давал казакам какие-то пилюли — для равновесия духа и укрепления зоркости. Насчет духа дед ничего положительного сказать не мог, а что касается глаз, то до глубокой старости он не пользовался очками и считал это следствием именно тех «дядянинских» пилюлей. Впрочем, «дядянинскими» их назвать было можно с натяжкой. Дело в том, что получал их князек у придворного лекаря Бадмая, вероятно, за немалые деньги. Тот «дохтур» был, как считалось, крещеным китайцем и лечил любую хворобу, даже «самую-самую», тайными средствами, никому не ведомыми, а потому и непризнаваемыми нашими врачами, особенно лейб-медикусами, которые не допускали китайца к хворому царевичу Алексею, а то он бы его скоро поставил на ноги, и тем медикусам было бы ечего делать. Бадмай лечил высоких особ, помогал и простому люду и, как говорили, денег с бедных не брал, за что ему добрая память…
Казакам-конвойцам была по сердцу стрельба с лошади. Расставляют, бывало, фанерных «ваньков» (мишени с человеческим туловом и головой) и на полном скаку пуляют по ним — с дальнего расстояния из винтовки, а поближе — из револьвера. Лихое занятие, как уверял дед, не хуже сабельной рубки, а может, и лучше, кому как. Деду нашему эти упражнения нравились, он в них вполне преуспевал и получил как-то серебряные часы поставщика двора Его Величества Павла Буре (знаменитые часы знаменитой фирмы!) «за меткость в стрельбе из личного оружия». И любил он рассказывать, как однажды пришлось применить то умение в настоящем, как он считал, серьезном и опасном случае. Дело же было такое…
Только-только кончилась война с японцами, кончилась, как говорится, и слава Богу, потому как она была неудачной, ненужной и бесславной. Сам царь написал на медали, посвященной этой войны, загадочное, если не сказать хуже, речение: «Да вознесет вас Господь в свое время». Вот так, понимай как хочешь… Может, он и задумывал что-то умное, да царедворцы, как то часто случается, от великого старания что-то перепутали (был и такой слух), а может, и самодурью отличились — оно, ведь, заставь дурака Богу молиться, он, глядишь, и нос расквасит…
Царь своих приближенных, а то и просто прихлебателей, миловал и награждал, а иногда, случалось, выражал им свое непонимание или недоразумение, а то и неблаговоление. Вот в такой конфуз после той незадачливой японской войны и попал наш главнокомандующий генерал Куропаткин. В молодых годах он был вроде исправный командир, с турками воевал хватко еще при Скобелеве, да и потом отличался, даже военным министром его ставили, и он считался достойным такой чести. А тут такая незадача — думали, что «япошат» шапками закидаем, что, мол, она, та Япония против России — блоха, да только бывает, что и блоха доведет собаку до бесчувствия… И на деле оказалось, что японцы вояки настоящие… Не зря говорят, что не все блохи плохи, бывают и такие, что кусаются.
