Альфред Рессел - По дорогам войны
В три часа дня мы наконец прибываем на другую перевалочную станцию. Располагаемся под открытым небом, на сегодня наше путешествие закончено. Мы еще в Иордании. Сегодняшняя наша дорога пролегала вдоль сирийской границы. До иракской границы еще около 150 километров. Жара изнурительная. Чтобы понять, что такое пятьдесят градусов жары в пустыне, приведу пример. Я сидел с тропическим шлемом на голове в задней части кузова "студебеккера" под навесом. Брезент лишь слегка колебал встречный ветер. Я не заметил узкой щели в брезенте, и солдат из сопровождения вдруг сказал, ' что у меня на затылке полоска сожженной кожи и что ото небезопасно.
Мы встречали вторую ночь в пустыне. Я поставил походную кровать возле палатки и, прикрывшись шерстяным одеялом, лег на спину и смотрел в звездное небо. Оно было полно сверкающих звезд. Сияние звезд в этих краях с прозрачным воздухом напоминает блеск драгоценных камней. Свежий ласкающий ветерок показался мне неописуемо нежным. Вскоре я уснул. Не знаю, в котором часу ночи я очнулся, но кругом была темь - хоть глаз коли. Надо мной кто-то стоял, какая-то большая черная масса горячо дышала мне в лицо. Я шевельнулся и схватился за пистолет. Это черное отскочило, и я услышал, как оно помчалось прочь. Когда утром во время завтрака я рассказал об этом случае, английский сержант расхохотался. "Это дикий осел заинтересовался вами", - объяснил он. "Свояк свояка видит издалека", - шутили вокруг.
Выехали мы в восемь часов утра, достаточно поздно в этих краях. К полудню пересекли иорданско-иракскую границу. Структура пустыни изменилась. Каменистая пустыня переходила в песчано-глинистую светло-серого цвета, с маленькими камешками и с ровной, как стол, поверхностью. Во второй половине дня миновали короткий холмистый участок. В этих местах нет высоких гор с острыми вершинами. Здесь чаще встречаются плоскогорья. Проезжаем мимо нескольких верблюжьих стад. В конце дня мы разбили лагерь и приготовились к ночлегу. Это была третья ночь в пустыне. Мы проехали двести десять километров; до Багдада нам еще остается пятьсот восемнадцать километров.
18 октября. Подъем был в два часа ночи, а в четыре, еще при полной темноте, мы тронулись в путь. Перед нами равнина, бесконечная и утомительная. Средняя скорость нашего передвижения - пятьдесят километров в час. Нас бросает в кузове из стороны в сторону. Перед нами то и дело возникают миражи. Вдруг в безлюдной пустыне вы видите воду, она живет, играет светом, переливается. Вы видите и множество деревьев возле этой воды. Она разливается на большое расстояние. Вид воды нас освежает, но тут же начинает мучить усталость от ложной игры расстояний. Картина оазиса как бы шаловливо от нас убегала, и мы никак не могли достичь того озера с растительностью. "Что за чертовщина?" - думаю я, видя, что вода никак не приближается. Чертовщины здесь никакой не было, было только причудливое, отражение в пустыне. Постепенно мы начинаем понимать, что все это мираж, что природа нас надула. Картина оазиса в пустыне все появлялась и появлялась перед нашими глазами. Она была подобна акварели, нанесенной на мокрый холст: размытые края, какое-то странное сочетание темных тонов и обобщение деталей. Газели бы этой воды не напились!
Не доезжая до Эль-Фал-луджи на Евфрате, встретили верблюжий караван. Он шел откуда-то из необъятных просторов пустыни и направлялся в Багдад. Что-то есть величественное в медленном, в раскачку, движении верблюдов, которые шагают один за другим с гордо поднятыми головами, будто сознают, что без них в пустыне не обойтись. Затишье, царившее здесь тысячелетия, приучило как этих животных, так и людей, сидящих на них, к стоическому спокойствию. Караван не обратил на нас никакого внимания.
В четыре часа дня мы въехали в сказочный город "Тысячи и одной ночи". Нас встретили пыль и грязь, а также прохладительные напитки и заслуженный отдых в транзитном лагере. Из Хайфы до Багдада за четыре дня с 15 до 18 октября мы проехали тысячу двести километров, из них тысячу километров по пустыне.
19 октября. Багдад - типично восточный город. Он предстал перед нами во всей своей непривлекательности. В открытых маленьких ресторанчиках на соломенных циновках лежали мужчины. Женщины на улицах закутаны в черную паранджу. В общественных местах их совсем не видно. После семи вечера мы выехали поездом в Басру. Басра расположена в Ираке, в семистах километрах от Багдада, на узком клине, стиснутом со всех сторон территорией Ирана. Две трети пути железная дорога проходит между Евфратом и Тигром по Месопотамии, потом - по мосту через Евфрат и дальше по его правому берегу. От этой дороги у меня не осталось в памяти ничего. Большую часть пути я проспал, да и ехать здесь было мало приятного: мелкая пыль, поднимаемая поездом, проникала в вагон сквозь все щели и покрывала все внутри серым налетом. Против этого невозможно было бороться. Утром на всем и во всем мы обнаружили толстый слой пыли. Она проникла даже в часы.
В Басре, в "восточной Венеции", стояла нестерпимая жара. Мы лежали целый день в транзитном лагере, как Сольные. Вентиляторы вращались вовсю, а с нас градом катился пот. Даже местные жители в самые жаркие часы прятались в тень. Жару усугубляла большая влажность воздуха. Такая тепличная атмосфера была невыносимой. Как хорошо, что мы уехали из Багдада ночью. В Басре было еще жарче - более пятидесяти градусов! Да плюс к тому еще и большая влажность!
21 октября. В четыре часа утра трогаемся куда-то по узкоколейке. Паровозик только с третьего захода берет незначительный подъем после деревянного моста через Евфрат. Часа через два останавливаемся в поле, и английский офицер приглашает нас пересесть в другой поезд, оборудованный специально для езды по пустыне. Переход с багажом был несколько обременительным. К тому же платформа оказалась высотой около полутора метров и не имела ступенек. Наша цель - Тегеран. Местность, по которой мы проезжаем, в целом сохраняет характер пустыни, но все чаще встречаются населенные пункты с растительностью. Мы в Иране.
В Ахвазе, в ста пятидесяти километрах на восток от Басры, нас высадили в полдень из поезда и разместили в транзитном лагере. Опять жара, опять обливаемся потом в тени. Спасением для нас стал бассейн, из него мы не вылезали до вечера. Отъезжаем только завтра вечером.
23 октября. За всю свою жизнь я нигде не видел такой ужасающей бедности, как в Ахвазе, на реке Карун. Эта река соединяется с водами Евфрата и Тигра в семидесяти километрах от Персидского залива. Я смотрел с высокого моста вниз. Возле пристани для маленького колесного парохода суетились люди. Английский сержант отговаривал меня выходить в город из-за опасности, подхватить заразную болезнь, однако я все же пошел, увидел, но не победил. Меня поразила страшная нищета существ, подобных людям. В это было трудно поверить. Мужчины и женщины, не говоря уж о детях, были одеты в грязное тряпье. Люди кричат друг на друга, истерически галдят так, что не разобрать слов, и этот крик - здесь нормальный способ обращения. Кругом все покрыто испражнениями, так что просто не пройти. Я фотографировал эту людскую нищету, и мне было страшно. Потом я увидел величественных старцев в рваном тряпье и с длинными палками в руках, которыми они постукивали по краю тротуара. Трахома - метла Востока. Слепые. Один из них, высокий, стройный, волосатый - вылитый Иван Креститель. Я наблюдал с места за трехметровыми акулами и рыбой-пилой, которые заходят сюда из Персидского залива и промышляют отходами. В тот же вечер мы выехали в Тегеран.