Павел Огурцов - Конспект
— Это как повернется дело. Знаешь как у нас: когда я им нужен — я красноармеец, не нужен — сын буржуя.
— Папа, а тебя будут чистить? — спросил Горик.
— Все мы под одним Богом ходим, и пути его неисповедимы.
Когда все разошлись, я спросил у отца: будет ли и у них чистка?
— Вряд ли в милиции будет такая чистка. Да я ее и не боюсь — я попал под амнистию.
Мы даже не лишенцы, как многие из бывших.
Скоро Сережа уже работал юрисконсультом в товариществе слепых, а через некоторое время по совместительству — и в товариществе глухонемых. А потом я удивился, узнав, что Сережа выучил азбуку глухонемых, чтобы разговаривать с ними без переводчика.
Чтобы не беспокоить Женю, когда я поздно возвращаюсь, попросил ключи от квартиры.
— А ты не возвращайся поздно. Я растерялся, потом разозлился и сказал:
— Тогда я буду ночевать дома.
— Тогда, когда поздно возвращаешься?
— Нет, совсем перееду домой.
Хорошо, мы подумаем. И вот, если я предупреждал, что поздно вернусь, получал ключи на один раз и должен был их возвращать. А случайно задержаться допоздна я уже не мог. Странные люди. Рассказал об этом отцу.
— Вот как! Ну, раз они тебе не доверяют, незачем там и жить. Надо было уйти. Тут и моя вина: понадеялся на их порядочность.
— Порядочные они люди или нет — не знаю, но только они не такие как мы, какие-то совсем другие, я даже не знаю о чем с ними говорить. Так что, уйти?
— Не спеши. Сейчас твой уход будет странным — ни с того, ни с сего. Придется подождать, пока представится случай. Думаю, ждать долго не придется: они, видимо, из тех, которые беспокоятся только о собственных удобствах и не считаются с интересами других. Это непременно скажется.
— А если я скажу: раз вы мне боитесь доверить ключи, я от вас ухожу?
Папа засмеялся.
— Вот тут-то они доверят тебе ключи, деваться им некуда. Как ты тогда будешь себя чувствовать? Ведь придется остаться.
10.
Дома услышал, что у кого-то был обыск, забрали мужские и дамские золотые часы, столовое серебро, брошку с бриллиантами и еще какие-то украшения. Время от времени такие вести повторяются.
— Нам к этому не привыкать, — говорит Сережа.
— Только взять у нас уже нечего, — говорит Лиза. — Не станут же они снимать обручальные кольца и нательные крестики.
— Но до чего противно, когда роются в твоих вещах, — говорит Галя. — Еще и смотрят на тебя как на преступника, хотя ты ни в чем не виновата. И часики мои жалко — я на них так долго копила деньги.
Мы с друзьями понимаем, что конфискованные ценности идут не кому-нибудь в карман, а на индустриализацию.
— Не без того, чтобы и кому-то в карман, — говорит Токочка. — Но в основном, конечно, на индустриализацию. Но признаюсь — мне от такого способа финансирования как-то не по себе.
— Вот-вот, — говорит Пекса. — Ну, в революцию — это понятно, на то она и революция, но ведь пятнадцатый год идет после революции. И опять? Да ведь и буржуазии давно нет... «Иду, а ночка темная, вдали журчит ручей. И дело совершилося, теперь я стал злодей».
— Остались бывшие нэпманы, — говорю я.
— Это ты брось! — говорит Токочка. — Нэпманы работали и...
— Наживались, — говорю я.
— Ну, наживались, но с разрешения Советской власти, вполне легально. И приносили пользу. И экспроприировать их нечестно.
— А любопытно бы спросить Изъяна, — говорит Птицоида, — что он об этом думает.
— Да я тебе сейчас сам скажу, что ты от него услышишь, — говорит Токочка и продолжает, так подражая Изъяну, что мы все время, пока он говорит, дружно смеемся. — Революция продолжается. Отдохнули – и хватит! Соображайте сами. В Германии пришел к власти Гитлер, война неизбежна, без индустриализации погибнем. Хочешь не хочешь, а средства на нее надо добывать. Любыми путями. Неужели вам это непонятно?
— Что не говорите, а логика в этом есть, — говорю я.
— Я это прекрасно понимаю, — говорит Токочка, — но смириться с этим не могу. Душа не принимает.
— Вот и я так, — говорит Птицоида.
— И я, — говорит Пекса.
— А знаете, что на это скажет Изъян? — спрашиваю я.
— Ну?
— Мораль — категория классовая, а не вечная. Вы придерживаетесь морали буржуазной, устаревшей, отмирающей. А надо придерживаться морали пролетарской, и делать все, что потребуется для победы социализма, не взирая ни на что.
— В этом тоже есть логика, — говорит Птицоида.
— Железная, — говорит Токочка. — Без такой пролетарской морали экспроприацией не займешься — совесть замучит. Я думаю, что эту самую пролетарскую мораль и придумали для оправдания произвола.
— Гарилоида, а ты что, согласен с Изъяном? — спрашивает Пекса.
— Да ты что! Конечно, нет.
— Но вот вопрос: что же нам делать? — спрашивает Птицоида.
— А что мы можем делать? — отвечает Токочка.
— Что мы можем делать? — повторяет Пекса. — Работать, братцы, честно работать! Чтобы ни было — честно работать. А что нам еще остается? И будь что будет! «Пусть неудачник плачет, кляня свою судьбу».
Мы захохотали.
— Пекса, при чем тут неудачник?
— Да это я так.
— И все-таки, интересно бы спросить Изъяна, — говорит Птицоида.
— Пари, — говорит Токочка. — От него услышишь то же, что сказали мы с Петей.
— Э-э... На такое пари дураков нет.
Дня через два Птицоида говорит нам, что он спросил таки у Изъяна его мнение.
— Ну и что?
— А то, что хорош бы я был, если бы держал пари с Токочкой.
— И ничего нового от него не услышал? — спрашивает Токочка.
— Глупости услышал: экспроприацией возмущаются только те, у кого есть ценности, у кого их нет — экспроприацию одобряют. А это — огромное большинство. Я ему говорю, что ни у кого из нашей компании, в наших семьях, никаких ценностей нет, ну, может быть какая-то мелочь, но мы экспроприацию не одобряем. А он: «Это ничего не доказывает, исключения только подтверждают правило». Я думаю, — продолжает Птицоида, обращаясь к Токочке, — что ты прав.
— Ты о чем?
— О том, что Изъян — приспособленец.
— Э, нет, только не приспособленец, — говорю я. — Спокойно, спокойно! Сначала давайте определим — кто такой приспособленец.
— Ясно из самого термина, — говорит Токочка. — По-моему, не требуются никакие объяснения.
— Как сказать. По-моему, приспособленец, — тот, кто приспосабливается к любым взглядам, любым требованиям, любым условиям вопреки собственным убеждениям.
— Или не имея никаких, — говорит Птицоида. — Ради карьеры. Ты прав.
— Или ради того, чтобы выжить, — говорит Пекса. Замолчали и нахмурились.
