Елена Морозова - Мария Антуанетта
С одним произведением Руссо Мария Антуанетта все же ознакомилась и даже поставила его у себя в театре. В музыкальной интермедии Руссо под названием «Деревенский колдун» она сыграла крестьянку Колетту, д'Адемар — ее возлюбленного Колена, а Водрей — деревенского колдуна. Водрей считался лучшим актером королевской труппы, обогнав по широте амплуа даже артистичного Артуа, которому больше всего удавались роли лакеев и камердинеров. Для постановки «Деревенского колдуна» вельможные исполнители пригласили актеров из «Комеди Франсез» и Итальянской комедии — обучать их основам театральной декламации и пению. «У королевы очень приятный и хорошо поставленный голос, ее манера игры благородна и исполнена изящества; в целом спектакль превосходный, каковым надлежит быть развлечению благородного общества», — сообщал Мерси Марии Терезии. С большим успехом прошла комедия Седена «Нечаянное пари», начинавшаяся с монолога служанки Готты (в исполнении Марии Антуанетты): «Мы, слуги, мы всегда жалуемся, и в этом мы не правы. Конечно, иногда нам беспричинно приходится терпеть капризы, дурное настроение и даже грубости наших хозяев. С одной стороны, нас это, конечно, огорчает, но, с другой стороны, развлекает. Ох уж эта скука! Ах, как это ужасно — скучать…» Эти слова исполнительница наверняка прочувствовала более всех остальных! Ибо матушка по-прежнему напоминала ей о «скучных делах»: «Говорят, ваша малышка прелестна и отличается завидным здоровьем; было бы просто преступлением не подарить этой нации еще одного ребенка». Нуждалась ли королева в напоминаниях императрицы? Не исключено, хотя, как пишет Мерси, когда король отправлялся охотиться в Сент-Юбер, королева — несмотря на скуку, которую вызывала у нее охота! — всегда его сопровождала. Но основным занятием осени у нее стал театр. Мерси писал, что, приглашая на спектакли принцев крови и членов их семей, королева исключала из числа приглашенных многих придворных, и завистники, не сумевшие попасть на спектакль, затаили на нее обиду.
2 ноября 1780 года королеве исполнилось 25 лет, а 29 ноября скончалась Мария Терезия. Императрице было 63 года, у нее сильно болели ноги, а незадолго до смерти начались проблемы с легкими. В своем последнем письме дочери, написанном 3 ноября, она подводит своего рода итог их долгой разлуки: «Дорогая дочь, вчера я весь день пребывала скорее во Франции, нежели в Австрии, перебирая в памяти прошедшие пятнадцать лет, которые в общем-то оказались неплохими». Словно чувствуя, что это письмо — последнее, императрица всячески поддерживала дочь в ее намерении обосноваться в большом дворце и начать вести жизнь не частного лица, но королевы, и уговаривала ее не бояться тех «мелких неудобств», которые такая жизнь доставляет, иначе «неприятности могут быть гораздо более серьезными <…> особенно у вас в стране, где народ столь легкомысленный».
Узнав о смерти Марии Терезии раньше королевы, Людовик XVI скрепя сердце обратился к аббату Вермону, попросив его сообщить печальную весть жене, а когда аббат выполнил возложенную на него миссию, отправился к ней сам и нежно ее утешал. Королева долго плакала, несколько дней не покидала своей комнаты, а потом написала проникновенное письмо брату; теперь он стал главной нитью, связывавшей ее с домом и детством, стал тем, кто знал и направлял. «Я еще не оправилась от страшного удара и пишу вам, заливаясь слезами. О брат мой, друг мой! Теперь только вы связываете меня с дорогой для меня страной, которая всегда будет мне дорога! Крепитесь, берегите себя, ради всех нас. <…> Прощайте! Слезы мешают мне писать. Помните, что мы ваши друзья, ваши союзники; любите меня. Обнимаю вас». Письмо это написано 10 декабря 1780 года. Четырьмя днями раньше Людовик отправил Иосифу II, ставшему, наконец, полноправным императором, письмо, где подчеркивал «взаимное преимущество нашего альянса», а также свое доброе отношение к брату королевы лично и высказывал уверенность, что «несмотря на все нелепости, которые мой дорогой сосед Фридрих может выдумать или наговорить», Иосиф станет прислушиваться только к голосу фактов и разума…
«…Нам нужен дофин! Я в нетерпении, ибо возраст не позволяет мне долго ждать»; «Меня огорчает отсутствие у вас даже намека на беременность; вам непременно нужен дофин… для вашего счастья и для счастья Франции», — перечитывала королева письма матери, написанные незадолго до смерти. Они ли или неожиданная среди каждодневной суеты пауза, окрашенная горечью утраты, повлияли на впечатлительную королеву, но после траура она вернулась к примерной супружеской жизни и в феврале следующего года ощутила, что, возможно, снова беременна. А в марте уже вполне уверенно сообщила об этом событии Густаву III.
После отставки Сартина, занимавшего пост главы морского министерства, Полиньяк попыталась с помощью подруги выдвинуть на пост графа д'Адемара. Но король, не посоветовавшись даже с Морепа, назначил на это место маркиза де Кастри. Место военного министра занял маркиз де Сегюр и первым же своим указом запретил занимать офицерские должности тем, кто не мог предъявить свидетельство о наличии не менее четырех поколений благородных предков. Указ вызвал всеобщее возмущение и увеличил поток волонтеров, желающих отбыть воевать в Новый Свет. Популяризации идей равенства, находивших отклик не только среди третьего сословия, но и среди дворянства, много способствовал маркиз де Лафайет, приезжавший в 1779 году «на побывку» из армии Вашингтона. Ветер свободы из-за океана долетел до Франции. На фоне брожения умов, де-факто разъедавшего сословные границы, консервативные реформы Версаля способствовали падению престижа монархии. Обоих министров назначил король, но по слухам выходило, что Полиньяки посредством Марии Антуанетты протолкнули в министерство свои кандидатуры.
Вскоре случился еще один общественный взрыв: Неккер опубликовал финансовый отчет, который ежегодно делал королю, compte rendu au roi, иначе говоря, документ большой секретности, позволявший оценить катастрофическое состояние бюджета и понять, куда и на что расходовалась государственная казна. Предостерегал Неккер и об опасности для бюджета продолжения войны с Англией. Тираж отчета разошелся мгновенно, Неккера уволили, а на его место назначили Жоли де Флери; по словам Людовика XVI, он менял «министра, а не принципы». Но он ошибался: новый генеральный контролер похоронил все реформы, которые пытался осуществить Неккер. Летом ко двору вновь прибыл «граф Фалькенштейн» — император Иосиф II инкогнито. Он намеревался провести в Версале не более недели, но сразу не рискнул сказать об этом сестре, которая рассчитывала подольше побыть с братом. Выбрав имя будущему младенцу и назначив своих заместителей на процедуре крещения (ими стали Прованс и Артуа), император напомнил Мерси о необходимости по-прежнему подробно писать ему обо всем, что касается Марии Антуанетты, призвал сестру всемерно способствовать процветанию альянса и 5 августа отбыл в Вену. Его предложение выступить посредником в мирных переговорах между Англией и Францией осталось без ответа. Посредничество это не давало Иосифу покоя: исключенный из франко-англо-американской политики, он чувствовал себя не у дел и изо всех сил старался исправить положение. Понимая, что посредничество немедленно сблизит Иосифа II с Англией, что не пойдет на пользу Франции, Людовик предпочитал — в случае необходимости — обратиться за посредничеством к Пруссии. Перед отъездом брата королева устроила в Трианоне роскошный праздник: семейный ужин, по окончании которого участников пригласили в дворцовый театр на новую оперу Глюка «Ифигения в Тавриде».
