Афанасий Белобородов - Прорыв на Харбин
Прямоугольный, как все старые китайские города, Муданьцзян в отличие от большинства из них не имел строгой планировки продольных и поперечных улиц с востока на запад и с севера на юг. Он как бы развернулся углами к этим сторонам света. Северо-западная и юго-западная окраины были его рабочей частью. Здесь, вокруг железнодорожного узла и веток к громадным пакгаузам и прочим складским помещениям, ютилась в глиняных хибарках китайская беднота. Базар с сотнями дощатых домиков-ларьков, харчевен с толстыми цветными кистями над входом, с китайским театром под полотняным тентом, с тайными опиокурильнями отделял эту часть города от центра. В центре все было богато, чисто и чинно. Дома в стиле модерн - гладкие, серые, с огромными окнами. Это японские банки, японские магазины, ну и, разумеется, японские штабы, отделения военной миссии (агентурная разведка) русско-японского института (вербовка и подготовка белоэмигрантов для засылки в СССР в качестве шпионов) и прочие подобные учреждения с туманными названиями, вроде "Общества взаимных услуг" или "Союза процветающих юношей", где сидели улыбчивые господа и куда легко было войти, но трудно выйти. А по соседству, в узких переулках с глухими стенами, стояли, прислонившись к маленьким дверям, особы мужского и женского пола, которые оживлялись только при виде прохожего и шептали ему что-то на ушко. Это был район увеселительных заведении с особой окраской. Здесь мужья торговали женами, матери-старухи - дочерьми, здесь оптом скупали и вывозили куда-то русских девушек из обнищавших белоэмигрантских семей и, наоборот, привозили девушек с Японских островов. У японских дельцов и военщины бытовал даже лозунг, который можно перевести примерно так: "Китайский опиум и японские гейши помогут вам завоевать мир". Торговля опиумом всемерно поощрялась со стороны оккупантов, в ней участвовали все, кто хотел, но вместе с тем японец, замеченный в курении опиума, подвергался немедленной и суровой каре. Разбой и бандитизм в отношении коренного населения были существенным подспорьем оккупационной политики. При жандармских участках прикармливались банды уголовников, которые шантажом или прямым убийством богатых горожан перекачивали их деньги в казну Квантунской армии, жандармерии, военной миссии.
Но вот наступил день, когда эта явная и тайная жизнь города Муданьцзяна сразу рухнула. С грозным гулом прошли над крышами штурмовики с красными звездами на крыльях, мелькнули огненные хвосты реактивных мин, за рекой показались советские танки. Грохот взорванных мостов заставил заметаться всю эту многотысячную камарилью кровососов и убийц в военных мундирах и штатских пиджаках. Бежать? Но куда? Первый естественный порыв - на юг. Там Чаньчунь, Мукден, корейские порты, там Япония. Но дорога на юг уже отрезана русскими танками генерала Крылова. На запад, к Харбину? Но прошел слух, что русские идут на Харбин и с востока, что они уже в Хайларе. Может, спрятаться, затаиться, переждать? Где? Кто спрячет?
В такой вот панический для оккупантов час и ворвались в город с севера батальоны 211-го и 246-го полков. Пепел кружил над улицами. Это жгли свои документы штабные и тыловые учреждения 1-го фронта{48} и 5-й японской армии. Толпы военных и штатских обитателей центральных кварталов на автомашинах, бричках и просто пешком кинулись все-таки на запад, по дороге на Харбин. А солдатам приказали: "Умрите за императора!" И солдаты исполнили приказ. Уличные бои с первых часов приняли ожесточенный характер. Стрелки подполковника Левченко с севера, от товарной станции, пробивались через центр города к юго-западной его окраине. Первым на главную улицу вышел батальон майора В. К. Головко - ветерана-дальневосточника. Василий Кондратьевич прошел в рядах 1-й Краснознаменной армии весь ее славный боевой путь, его батальон всегда был первым в боевой и политической подготовке, таким же показал себя и в боях с японскими милитаристами. Почти все 100 км от границы шел в авангарде полка, отважно сражался под Коуцзыхэ, на горном перевале, стал направляющим и при штурме Муданьцзяна.
Внутреннюю, пересекавшую город железнодорожную ветку и район пассажирского вокзала противник использовал как очередной оборонительный рубеж. Здесь окопались охранный полк 5-й японской армии и отряды военной жандармерии. Их пулеметчики засели в зданиях вокзала и гостиницы и держали под обстрелом так называемую полосу отчуждения, то есть широкое, свободное от построек пространство по обеим сторонам железной дороги. Штурмовые группы майора Головко залегли, выкурить пулеметчиков из фундаментальных зданий огнем легких минометов не удалось. Батальон нес потери. Тогда вышел вперед майор Головко и повел бойцов в атаку. Ворвались в гостиницу, и пока ее очищала одна штурмовая группа, другая во главе с комбатом броском вышла за железную дорогу. А вокзал штурмом взяла группа, которую поднял в атаку комсорг 211-го полка лейтенант И. А. Комиссаров.
Правее и левее продвигались через центр батальоны капитанов А. Д. Гольцева и И. Ц. Купченко. Если для Головко и Купченко штурм Муданъцзяна был практически первым уличным боем в крупном городе, то тридцатилетний Александр Дмитриевич Гольцев имел за плечами большой опыт Великой Отечественной войны, был отмечен тремя боевыми орденами. Его батальон прорвался на юго-западную окраину и стремительным штыковым ударом овладел громадными интендантскими складами. Рядовые М. И. Судаков и А. С. Мениханов обошли вражескую огневую точку с тыла, уничтожили ее гранатами.
В 246-м полку особенно отличился батальон майора Алексея Михайловича Михайлова. Сам он, вооружившись автоматом и гранатами, показывал пример мастерского ведения ближнего боя, лично уничтожил несколько солдат и офицеров противника. Рота старшего лейтенанта П. Ф. Усатюка окружила обнесенный высокой и глухой стеной двор с вышками по углам (как выяснилось потом, диверсионную школу). Диверсанты сопротивлялись отчаянно, пришлось саперам подрывать железные глухие ворота. Первым ворвался во двор агитатор политотдела дивизии капитан А. В. Нырков. Алексей Васильевич геройски погиб в этом бою, но память о нем, верном сыне Отчизны, навсегда осталась в наших сердцах.
В этот день все политработники, парторги и комсорги 22-й Краснодарской стрелковой дивизии были на передовой. Когда выбывал из строя командир, они возглавляли штурмовые группы и первыми поднимались в атаку. Поэтому и потери в этом звене политработников были велики. Смертью храбрых пал и комсорг разводроты старший сержант Николай Иванович Нещеред, который отличился еще в момент перехода границы и, помимо других боевых дел, взял в плен двух японских солдат и офицера.
