Йоахим Видер - Катастрофа на Волге
76-дневная битва в окружении, одна из самых кровопролитных битв в истории, окончилась. Но трагедия для уцелевших продолжалась. В связи с неоднократным решительным отклонением русских предложений о капитуляции и очевидным намерением командования 6-й армии сопротивляться до последнего человека Советское командование, по-видимому, не провело серьезных приготовлений к обеспечению больших масс пленных. Для десятков тысяч измотанных, истощенных людей – для здоровых и для больных – это означало новую ужасающую катастрофу и верную смерть.
В то время как жалкие колонны пленных – большей частью в многодневных голодных переходах – отводились от места боев и с трудом продвигались по снежной пустыне в сторону приемных лагерей, специальное сообщение верховного командования вермахта в напыщенных выражениях дало итоговый обзор о битве под Сталинградом. Это лживое сообщение говорило о «неблагоприятных условиях», рисовало фальшивую картину проявленного в заключительных боях героизма и пыталось создать впечатление, будто все участники битвы в беспримерном героическом эпосе пожертвовали собой во имя национал-социалистской Германии. В частности, в сводке говорилось: «Дважды противник предлагал капитулировать. И оба раза это предложение о капитуляции было гордо отвергнуто. Под знаменем со свастикой, которое было водружено на самой высокой развалине Сталинграда, проходил последний бой. Генералы, офицеры, унтер-офицеры и солдаты бились плечом к плечу до последнего патрона. Они погибли ради того, чтобы жила Германия! Их подвиг будет жить в веках вопреки большевистской пропаганде…»
С помощью этой лжи пытались затушевать совершенное по отношению к солдатам 6-й армии предательство и превратить величайшую в истории немецкого оружия катастрофу в героическую легенду. В действительности же в русский плен перешла 91 тысяча солдат из состава объявленной погибшей армии, в том числе 2500 немецких офицеров, один фельдмаршал и 23 генерала.
Вечером 3 февраля я вместе со специально отобранной группой моих сотоварищей по несчастью был внезапно посажен на грузовик. Нас должны были доставить в один из высших штабов. Была лютая стужа. Тесно прижавшись друг к другу, мы сидели под полуоткрытым брезентом, согревая друг друга. Первые допросы, содержавшие в себе каверзные вопросы и угрозы, а также состав нашей группы заставляли предчувствовать недоброе. Среди нас были главным образом офицеры генерального штаба и сотрудники разведывательных отделов, военных судов, зондер-фюреры и переводчики. В их числе были переводчик генерал-фельдмаршала, который участвовал в подготовке капитуляции штаба армии, и начальник разведывательного отдела, офицер контрразведки 6-й армии, которые вскоре были внезапно отделены от нашей группы с тем, чтобы на многие годы исчезнуть.
Наш путь шел сперва через бескрайнее поле проигранной битвы. И мне довелось еще раз увидеть равнину, где бесконечные ужасные следы напоминали о разыгравшейся трагедии. Безмолвными были теперь эти многочисленные лощины и заснеженные равнины. Тем призрачнее выглядели горы искрошенного и искромсанного вооружения, транспорта и техники – эти орудия ремесла смерти. Я увидел расстрелянную колонну наших разбитых и полусожженных машин, я узнал столь знакомые тактические опознавательные знаки десятка искромсанных дивизий, их техника была разбросана повсюду и громоздилась в узких степных лощинах.
По обе стороны дороги перед глазами возникали все новые картины ужаса: печальные следы говорили о том, что здесь прошла колонна пленных. Там лежали – будто из сострадания занесенные снегом – окоченевшие тела безыменных немецких солдат.
Уже спустились сумерки, когда мы проезжали через главную арену битвы – развалины Сталинграда. Обгоревшие искореженные остовы зданий производили жуткое впечатление. Светящиеся краски на вечернем безоблачном зимнем небе погасли, и все вокруг погрузилось в темноту, скрыв раздавленный город. Наша машина стала спускаться вниз по крутому откосу и, выехав на занесенный снегом лед могучей Волги, повернула на север.
Дорога шла вверх по реке. До поселка Дубовка, куда нас везли, было около пятидесяти километров. Дорога вывела нас из зоны ужасов и смерти в мирный, не затронутый войной тыл. Ледяной панцирь величественного потока, имя которого навсегда должно было остаться связанным с нашей печальной судьбой, служил нам асфальтом. Нас заключила в свои могучие объятия чудесная зимняя ночь. В небе мерцали мириады звезд, и я никогда не видел его в таком великолепии. Неправдоподобно близкие, как сверкающие алмазы, горели давно знакомые и все же чужие в этом небе созвездия. Они поразили меня, заставив позабыть о горе и отрешиться от действительности. Мои мысли обратились к прошлому.
В моей памяти возникла давно забытая картина. Мне казалось, что я еду по льду могучей русской реки в бескрайнюю глубину восточного пространства. Это было почти год назад. Я прибыл из Франции и вместе со своим штабом направлялся в распоряжение 6-й армии к Харькову. Мы переезжали Днепр по гигантскому ледяному мосту. Позади высился гордый Киев, и в утренней заре сияли многочисленные причудливые купола и луковичные башни возвышающейся на крутом берегу Лавры. Казалось, что западный мир посылает нам прощальный привет. Когда я затем взглянул на восток, увидел монотонное заснеженное пространство и почувствовал ледяное дыхание бескрайних равнин, кровь в моих жилах как бы застыла, и я мысленно спросил себя: вернусь ли я когда-нибудь на другой берег Днепра.
Закономерными были эти воспоминания и щемящие чувства, снова обуявшие меня. Навстречу какой печальной судьбе ведет меня эта дорога по Волге? Это счастье для нас, людей, что всемилостивейшая длань закрывает нам глаза густой завесой и нам не дано видеть будущее.
Но в ту февральскую ночь я страшился не только за свою судьбу. Меня одолевало беспокойство в предвидении ужасной судьбы, которая, как я видел, неотвратимо надвигалась на наш народ и Германию. Я непрестанно думал о сталинградской трагедии. В немецкой катастрофе на Волге я усматривал грозного предвестника грядущих событий.
Я вспомнил заносчивые речи Гитлера, который в начале ноября 1942 года заявил на весь мир, что немецкий солдат стоит на Волге и никогда больше не уйдет оттуда. Сталинград наверняка будет взят, говорил он, но ото должно произойти по возможности ценой малой крови, его должны занять передовые части, чтобы избежать повторения Вердена. И вот из соображений престижа теперь на Волге все-таки была принесена в жертву целая армия. В последнюю неделю бессмысленных боев это осознали и почувствовали многие. В конце концов, они потеряли веру в верховного главнокомандующего и главу государства. Спасительный выход своевременно не был использован, следствием чего неизбежен стал второй Верден, еще более жестокий и кровавый, чем в первую мировую войну.
