Глеб Сташков - Записки купчинского гопника
В тишине его слова были хорошо слышны. Слишком хорошо.
– Какой еще опыт!? – возмутился спонсор. – Я вам что, подопытный кролик?
– Скорее, собака Павлова, – невозмутимо парировал парапсихолог.
От такой наглости спонсор смутился. Не привык, видимо, к такому обращению, вот и смутился. Заозирался по сторонам в поисках поддержки. А все только плечами жмут. Не знаем, мол. Наверное, так положено.
– Так что вы почувствовали? – повторил вопрос парапсихолог.
– Я усталость чувствую, – начал оправдываться спонсор. – Уже половина двенадцатого, а мне завтра в шесть утра вставать. У меня деловая встреча. Отпустите меня, – попросил спонсор уже совсем жалобно.
– Вы можете идти, – строго сказал парапсихолог. – И можете не возвращаться. Вы нам не подходите.
Пристыженный спонсор встал и ушел.
Опыт мне определенно нравился. Только вот сохранять серьезное выражение лица удавалось с трудом.
– Теперь вы, – обратился парапсихолог к кандидату Чванову. – Теперь вы нам расскажите о своих чувствах.
Чванов издавал нечленораздельные звуки:
– Э… гм… хм…
Вряд ли он что-то чувствовал, пока сидел с закрытыми глазами. Он вообще производил впечатление мужчины нечувствительного. Мужчины практического склада, как говорили в давние времена.
Я думаю, он начал чувствовать, когда парапсихолог изгнал спонсора. И чувствовать он начал нечто нехорошее. Нечто, о чем нам лучше бы и знать.
– Смелее. Четче формулируйте свои мысли, – трендел парапсихолог.
– Я сформулирую. Я сейчас все сформулирую. Здесь, понимаете ли, собрались серьезные люди. Нам, понимаете ли, некогда в прятки играть.
Не знаю, почему Чванов назвал нашу игру прятками. Видать, от волнения.
– Я понял, – сказал парапсихолог. – Вас в детстве часто наказывали?
– Что? – вылупил глаза кандидат.
– Наказывали вас часто? Как именно? Ремнем или руками?
– Ну, знаете ли, – выдавил из себя кандидат и с возмущенным видом покинул помещение.
– Он нам тоже не подходит, – заявил парапсихолог.
Я встал со стула:
– Я, пожалуй, тоже пойду.
Дошел до гостиницы. Позвонил начальнику. Не маленькому, а побольше.
– Как дела? – поинтересовался начальник.
– Замечательно. Парапсихолог забраковал спонсора.
– Что значит – забраковал?
– Исключил из команды. Проще говоря, выгнал.
– А спонсор много денег дает?
– Не знаю. Впрочем, это не имеет значения – кандидата парапсихолог тоже забраковал.
Начальство занервничало:
– А ты куда смотрел?
– Я наблюдал. Вы мне велели наблюдать, а вмешиваться вы мне не велели. Да я и боюсь вмешиваться. Я, Андрюха, с детства психов боюсь. Мне в детстве приснилось, что меня псих укусил, и я тоже стал психом.
– Прекрати паясничать, – закричало начальство.
– Разве я паясничаю? Если б ты видел, как ваш парапсихолог паясничал, ты бы не стал говорить, что я паясничаю.
Начальство помолчало. Потом раздраженно произнесло:
– Ты просто хочешь поскорее вернуться домой.
– Как ты догадался?
– Ты не вернешься. Я тебя на всю кампанию в Тобольске оставлю. И Новый год будешь в Тобольске встречать. С белыми медведями.
– В Тобольске нет белых медведей. Тобольск, Андрюха, южнее Питера.
– Вот и замечательно. Вот и оставайся.
– Ты совершаешь ошибку. Тебе хочется меня наказать. Понимаю. Но это эмоции. Интересы дела требуют немедленно меня эвакуировать.
Начальство задумалось. Это начальство – в отличие от маленького – ставило интересы дела выше личного.
– Ладно. Посылаю Александра, а ты сваливай.
Александр был юношей с железными нервами и стальной хваткой. Начальство надеялось, что он с парапсихологом справится. Похоже, не справился. По крайней мере, кандидат Чванов всю кампанию ругался, а выборы проиграл. Но я в то время был уже далеко. На Новый год я съездил в Питер, а потом отправился в свой последний выборный вояж. В город Киров. В бывшую Вятку.
Бывшая Вятка могла бы стать настоящей Вяткой. Но кировчане на референдуме отвергли переименование. Остались верны Сергею Миронычу, который вроде бы в их город ни разу не заезжал. В 15 лет он из Уржума уехал в Казань, а Вятка ему не по пути была. Зато в Уржуме водку хорошую делают. Дешевую и качественную. К водке и переходим. Куда без нее, родимой…
В Киров я приехал в несколько разобранном состоянии.
Сели мы в Москве в поезд. В вагон СВ. Хороший вагон. Купе двухместное, так что солдат не предвиделось. Правда, мой напарник был военный. Из стройбата. Но не солдат, а отставной капитан. Вполне, между прочим, интеллигентный. Каждое утро «Спорт-Экспресс» читал. От корки до корки.
Только мы разместились, как слышим крик. Потом ругань. Потом плач. Потом крик вперемешку с плачем и руганью.
Выходим узнать, в чем дело. Оказывается, в соседнем купе едет мамаша с маленьким ребенком. А в купе стекло разбито. А за окном – изрядный минус. И ветер этак залихватски свистит и в окно дует. Поезд еще стоит, а ветер уже дует. Можно представить, что будет, когда поезд поедет.
– Пересаживайте меня в другое купе, – кричит мамаша и плачет. И ребятенок плачет, чтобы от мамаши не отставать.
– Куда я вас пересажу? – спрашивает проводница. – Свободных купе нет. Да не так уж, надо сказать, и холодно. Всего минус десять.
Послушали мы их препирательства минут пять, после чего напарник говорит мамаше, по-военному четко:
– Мы с вами поменяемся. Переходите в наше купе, а мы в вашем поедем.
Сильно я моего товарища зауважал, хотя перспективе ехать в купе с выбитым стеклом обрадовался не сильно.
Поменялись.
– Надо окно занавесить, – сказал напарник.
– Чем?
Напарник почесал затылок и решил:
– Твоей дубленкой. Мы ее приколотим, у меня гвоздики есть.
– Зачем ты с собой гвоздики возишь? – задал я первый вопрос, но тут же решил, что важнее будет получить ответ на вопрос второй:
– А почему именно моей дубленкой?
– Потому что у меня пуховик, – ответил напарник. – Если его проткнуть гвоздиком, из него выйдет воздух, и он придет в негодность.
Логика меня не убедила.
– Моя, – говорю, – дубленка стоит в три раза дороже, чем твой пуховик. Будет несправедливо в дорогую вещь гвоздями тыкать.
– Сколько лет твоей дубленке?
– Год.
– Год – это уже секонд-хенд. Глупо дырявить новую вещь, если под рукой старье валяется.
И снова логика меня не убедила. Напарник предложил бросить монетку. Я нехотя согласился. Хотя знал, что проиграю. Писатель Акунин придумал Фандорина, который всегда выигрывает в азартные игры. Так вот я – анти-Фандорин. Я всегда проигрываю. Но разумных оснований отказаться от бросания монетки у меня не было.
Бросили. Через полминуты напарник приколчивал мою дубленку к раме.
