Святослав Рыбас - Красавица и генералы
Она села обратно. Принесли эклеры и безе, прилетели две зеленые мухи, стали кружиться над пирожными.
- Никуда вы не денетесь от нас, молодая госпожа промышленница, - сказал Каминка, плавно поводя рукой над блюдом. - Вся промышленность переходит в руки тех, кто располагает оборотными капиталами. Времена Демидовых миновали. Не подумайте, что я вас уговариваю. Упаси Бог! Я знаю, что сейчас вы меня презираете, думаете: вот черт пархатый хочет меня облапошить! Угадал? - Он подмигнул ей.
- Ничего я не думаю, - буркнула Нина. - Я пришла к вам за помощью как к своему хорошему знакомому, которого не раз принимала у себя дома.
- Кушайте варшавские пирожные! Может быть, вы и ничего такого не думаете, только я вам скажу, что женщины - плохие коммерсанты. А хороший коммерсант - это кто? Это банкир, которому все равно, куда вкладывать деньги. Сегодня пусть это будет рудник, а завтра про рудник придется забыть и перейти на нефть или сахар или на что хотите!.. Плюньте на свою шахту, мой совет. Силен тот, кто подвижен, кто не цепляется за свой курень... Я вас убедил? Вы уже согласны?
Каминка показал пальцем на пирожные. Нина покачала головой. Он приподнял плечи, как бы говоря: "Ну как хотите", и съел желтоватое хрустящее безе, рассыпавшееся у него на губах и накрошившееся на чесучовый пиджак.
3
У нее оставалась надежда найти представителя Особого совещания по топливу и вырвать у него государственный кредит. Но ехать в Харьков не хотелось, и она отговаривала себя тем, что Симон обещал помочь. Выйдя из дома Каминки, она велела кучеру ехать на хутор Игнатенковский.
- Чего там забыли? - проворчал Илья. - Нечего тебе там больше делать, Петровна.
- Слазь! - сказала она. - Сама поеду!
Илья покачал головой и стегнул лошадей вожжами. Его толстая загорелая шея сделалась неподвижной, словно он отгородился от хозяйки.
- Так-то лучше будет, - вымолвила она.
- Лучше уже не будет, - не удержался Илья и, чтобы не слышать ответ, закричал на лошадей.
Нина раскрыла зонтик, села поудобнее и стала смотреть в сторону на каменные дома проспекта. Вдоль забора шел австрийский военнопленный в синем мундире, оглянулся на нее, поклонился.
Она подумала о слепом, спрятавшемся от нее в прошлый приезд в балке. Но у нее не было на него никаких видов, и напрасно Макарий стеснялся. Это тупоумный Илья связал, должно быть, ее поездку с возможностью замужества и обиделся из-за выбора калеки. Она же просто проведала старого знакомого, ну, может быть, еще и удовлетворила свое любопытство. Тогда она спустилась по крутой тропинке, отыскала Макария, взяла его за руку и чуть было не призналась, почему вышла за Григорова. Теперь у нее этого желания не было. Он холодно сказал, что между ними должна быть ясность: жизнь нас разделила, и не будем себя обманывать; война выжигает из человека все человеческое, оставляет только страсть убивать, разрушать и состязаться с другими в этой страсти. Он оттолкнул ее, освободил от иллюзий. И вместо признаний о невозвратном времени она рассказала об изменчивой жизни шахтовладельцев, тоже беспощадном состязании, открывшись слепому не в одном грехе, так в другом грехе - выдавливании из людей денег... В этом месте разговора их нашел Виктор, требовательно поглядевший на Нину, как будто хотел тут же обвенчать ее с братом. Однако Макарий отправил его назад, чтобы не мешал.
Казалось бы, все уже было выяснено окончательно, но Нина почему-то снова отправлялась на хутор к слепому летчику, хотя ничего полезного не могла там найти.
Проехали теснину из рыжевато-желтых камней. Мелькнула ящерица. Еще не отцвели зеленоватые метелки скумпии, цветущего последним степного кустарника, но степь уже выгорала, подсыхала трава, и словно по золотистой корочке бежали ракитники, медунки, дроки и три вида шалфеев: фиолетовый, голубой, желтый.
За островком первобытной степи, вызвавшем у Нины горькосладкое ощущение вечности, началось ячменное поле Игнатенковых. Колосья уже наливались и поблескивали на солнце.
Илья повернулся боком, прищуренно взглянул и произнес:
- Значит, нема тебе кредиту? Не дал пархатый?
- Не смей так говорить! - приказала Нина. - Мы не звери.
- Мы-то, ясное дело, не звери, - ответил Илья. - Вот погутаришь с незрячим, душу отведешь... А дальше куда поткнешься ?
- Не твоего ума дело. Куда велю, туда и поедешь, ясно?
- Теперь ясно, - буркнул он. - Покойник хозяин никогда б не сунулся к пархатому.
- Я тебя уволю, Илья, - предупредила Нина.
- Сделай милость.... - пожал плечами кучер и стал рассуждать: - Кто тебя возить будет? Наймешь чужого варнака, так он тебя же первую и того... Чужие беспамятны. Ты их бойся.
Нина промолчала, чтобы не ввязываться в бесцельный спор, - все равно Илью не уберешь, никого другого на его место не посадишь. Она вспомнила, как он сторожил ее, когда осенью четырнадцатого Макарий приезжал в отпуск после гибели Александра Родионовича, и подумала, что вернее Ильи у нее нет человека: ведь он знал, что рано или поздно Нина станет хозяйкой, но выполнял волю свекрови как преданный раб, ни на мгновение не помышляя, что это обернется против него.
- Илья! - окликнула Нина.
- Чево? - спросил он, не поворачиваясь.
- Я не уволю тебя. Я погорячилась.
- Думать сперва нужно, Петровна... - строго произнес Илья. - Скоро такая пора придет, что за одно слово люди начнут без разбора головы рубать.
- Так ты бы мне голову срубил? - усмехнулась она.
- Не я тебе, Петровна, а ты мне, - объяснил Илья.
- Это ты загнул, казак!
Он наклонил шею, обнажив белые морщины, и чмокнул губами.
Нина не стала продолжать разговора. До нее пробилась тревога, окружавшая ее со всех сторон, начиная с назначения правительством реквизиционных цен, которые были убыточны для шахты, и кончая необходимостью бросить то, что еще вчера было незыблемым. Что бросить? Шахту? Поселок? Людей, среди которых выросла?
Но оказалось, что она уже многое бросила из того, что было ей дорогим. Почти забыты отец с матерью, предан Макарий, оставлен без внимания маленький сын, нет дела до старых друзей по народному дому. Прав Каминка: силен тот, кто подвижен.
- Я хочу тебе покаяться, - сказала она Макарию. - Исповедай меня.
Его истончившееся лицо с неподвижными, печальными очами озарилось скорбной улыбкой.
- Я не священник, Нина, - ответил он. - Что бы ты ни сказала, в чем бы ни призналась, это не облегчит твое сердце. Поэтому не возлагай на меня новой тяжести... Давай я тебе расскажу о казни одного нашего солдата?
Она заметила, что он говорит необычными словами, и ей стало жаль его, как окончательно покалеченного.
- Зачем мне казнь? - спросила Нина. - Нет, не хочу... Я сегодня была у Симона. Завтра он приедет ко мне... и ляжет со мной в мою постель... за это он поможет мне получить кредит.
