Лев Шаховской - С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы
Появление русских войск на высотах, окрестных к Шандорнику, заставило турок покинуть линию Орхание – Араба-Конак и сосредоточить сопротивление на линии Шандорник – Араба-Конак; Орхание ныне очищено от неприятеля, вероятно, опасавшегося, чтобы русские с окрестных Шандорнику высот не зашли к Орхание в тыл, отрезав гарнизон Орхание от Араба-Конака.
Таково в общих чертах положение дел в настоящую минуту на перевалах Балкан.
Этрополь,18 ноября 1877 г.Позиции генерала Рауха и генерала Дандевиля
Укрепленный турками перевал Балкан на горе Шандорник (хребет Strigla Balkan) осаждается с двух сторон русскими силами, занимающими против неприятеля две позиции, известные под именем позиций генералов Рауха и Дандевиля. Дорога к ним из Этрополя проходит по ущелью до бивака Екатеринославского драгунского полка, где она сворачивает в гору и разделяется на два пути: один, правее, поднимается к генералу Дандевилю, другой, левее, – к генералу Рауху. Оба пути пролегают по крутой горе, поросшей сплошным и высоким лесом, за которым не видать ни своего, ни неприятельского лагеря; только выползающий местами между вершинами деревьев и стелящийся над ними синеватый дым указывает на место, где расположены на горе наши войска. Судя по дыму, кажется на вид, что до позиций наших совсем недалеко, но на деле до генерала Дандевиля верст восемь тяжелого пути в гору, а до генерала Рауха верст около шести. В лесу между тем на дороге к генералу Дандевилю слышатся громкие крики, понукания, гогот, усиленный эхом гор и лесной чащи: там поднимают вверх по круче два девятифунтовых орудия. Шесть пар волов в ярмах запряжены попарно, гуськом к передку орудия; у каждого вола по болгарину с палкой, которой он пихает вола в живот и в спину, издавая при этом пронзительные крики на всевозможные тоны и лады. От передней пары волов тянется длинный канат, за который взялись наши солдаты вперемешку с болгарами, и, нагнувшись, тоже тянут вперед, помогая волам; но канат еще слишком короток по числу помощников. Уцепившись за край каната, два болгарина подали руки двум финляндцам, которые, в свою очередь, протянули свои руки вперед, и за них ухватились еще двое, составляя таким образом живую цепь человек из тридцати – продолжение каната. Самого орудия и не видать вовсе, оно исчезает за кучей людей, облепивших его со всех сторон и с натугой подвигающих его: человек по шести уцепились за колеса, надавливая руками и ногами на спицы; толпа болгар и солдат навалилась на самую пушку; словно густой муравейник, из людей галдящих, понукающих друг друга криками «го, го, го!», где за общим гвалтом не различишь отдельных голосов. Пять минут отдыха.
– Эй! дубинушку, – кричит кто-то из толпы, – ходчей пойдет! Затягивай!
Худенький, маленький солдат начинает выводить тонким голосом:
– Эй, дубинушка, ухнем!
– Эй, зеленая, сама пойдет! – подхватывают хором остальные, наваливаясь снова на орудие.
– Го! Го! Го! – кричат передние.
– Ну, ну, ну, матушка! – кричат задние, и песня пропадает за поднявшимся общим гвалтом.
Орудие между тем подвигается вперед, с медленностью черепахи, по липкой и густой грязи, покрывающей неширокую каменистую тропу, круто идущую в гору. Из грязи торчат по дороге камни, то острыми углами, то большими гладкими поверхностями преграждая дорогу. Обойти эти камни некуда, надо тащить орудие через них, местами через толстые корни деревьев, пересекших тропу целой сетью разветвлений. Работа тяжелая, медленная, по которой дай Бог в час сделать четверть версты пути, да сколько времени еще надо потратить на отдых. А время в обрез! Гигантский труд, своего рода война мышцами и мускулами, открытый бой физических усилий с Балканскими горами. 14 орудий уже втащены таким порядком на позицию Дандевиля и 14 – на позицию Рауха. Снаряды доставляются на лошадях, навьюченных мешками и ящиками.
Генерал Гурко полагал в течение одного дня поднять все орудия на горы, но на деле потребовалось целых трое суток непрерывной работы днем и ночью для исполнения этого гигантского предприятия.
Холодный ветер между тем ходит по лесу и шумит между вершинами высоких оголенных деревьев; он несется с обледенелых горных гребней, бросаясь в лицо то мелкими брызгами дождя, то порошинками снега. Пронизывающая сырость лежит в воздухе и пробирается к телу. Солдаты тянутся в гору, с трудом выворачивая ноги из липкой грязи. У солдата, начиная с ног, все покрыто грязью, шинель, самое лицо забрызганы вплоть до шапки и башлыка. Тяжела с ружьем простая ходьба по этим горам, не говоря уже о подъеме орудий. Мне говорили, что трое солдат умерли на днях от физического утомления, от того, что надорвались над орудиями. Силы, одним словом, раздваиваются в Балканах для борьбы с двумя врагами – турками и природой, стоящей во всеоружии еле доступных скалистых высот и сырого зимнего времени. В особенности тяжелы для солдат длинные и темные ночи в диком лесу, где огонь от костра борется с завывающим ветром и освещает вокруг лишь мшистые подошвы деревьев да огромные покрытые мхом камни.
Проехав несколько вперед по дороге, я заметил в стороне между деревьями три рядком лежащих трупа. Они одеты были в мундиры Великолуцкого полка, мундиры были расстегнуты, и на одном из трупов на груди виднелось красные пятно; другие два были ранены в головы. Лица с открытыми глазами, с полуоткрытыми ртами и рядом белых зубов, какая-то усмешка на лицах. Вероятно, то были убитые в деле 15 ноября, когда турки наседали с теперешней позиции Дандевиля в надежде отбить у нас первые орудия, поднимавшиеся в то время по этой дороге вверх на позицию. Вероятно, не все трупы успели еще убрать с тех пор, и эти три были положены рядом, ожидая своей очереди быть преданными земле.
– Спасители наши! – раздался позади меня голос солдата-артиллериста, подошедшего тоже взглянуть на убитых. – Кабы не великолуцкие, беспременно бы нашим орудиям пропасть; такая его силища лезла; стреляет, бежит в горы; пули вот словно рой вокруг так и жужжат. Великолуцкие две роты; резервы не подошли еще; великолуцкие супротив него побежали как есть навстречу: вот тут на горе и задержали, пока весь батальон стал наступать. Царство небесное, – проговорил солдат, еще раз взглянув на трупы, – и помянуть тут некому! – прибавил он.
– Не бось, не забудут! – сказал другой подошедший солдат Финляндского полка. – Коли убьют, – продолжал он, – по всей Рассейской Европе, по всем церквам поминать станут.
Узнав от солдат, что генерал Гурко только что проехал на позицию генерала Рауха, я направился туда, спустившись сначала с горы до бивака екатеринославских драгун и оттуда снова поднимаясь в гору по дороге, забиравшей влево от бивака. Дорога эта до настоящей минуты была еле заметной тропой, проходившей по руслу ручья, протекавшего с гор в дождливую пору. Теперь, когда по ней царит беспрестанное движение, провезено 14 орудий, прошли войска, тропинка обратилась в широкую дорогу, покрытую жидкой грязью, перемешанной пополам с крупными и мелкими каменьями. Недавно еще снег лежал тут повсюду, и на тропе, и в лесу, но несколько сырых дней растопили снег и размягчили почву. Подъем по дороге чрезвычайно крутой и трудный: лошадь уходит ногами в жидкую грязь и на дне ее хрустит подковами по камню, зацепляясь шипами за острые гребни камней, скользя, ежеминутно спотыкаясь. Навстречу с горы спускается по сторонам дороги серая масса солдат, эта масса течет, течет без конца в однообразных серых шинелях с однообразной позой ружья. По мундиру судя, спускаются с горы преображенцы.
