Аркадий Стругацкий - Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1972–1977
(Б. Окуджава)
«Март великодушный»[80] стр. 110
И тени их качались на пороге.
Безмолвный разговор они вели
Красивые и мудрые, как боги,
и грустные, как жители земли
(Б. Окуджава[81])
…И вечно в сговоре с людьми
надежды маленький оркестрик под управлением любви.
(Б. Окуджава[82])
Кто знает, что ждет нас?
Кто знает, что будет?
И сильный будет,
И подлый будет.
И смерть придет
И на смерть осудит.
Не надо
В грядущее взор погружать.
(Аполлинер[83]) стр. 164
Потому что век наш весь в черном,
Он носит цилиндр высокий,
И все-таки мы продолжаем бежать,
А затем, когда бьет на часах
Бездействия час и час отстраненья
От дел повседневных,
Тогда приходит к нам раздвоенье,
И мы ни о чем не мечтаем.
(Аполлинер[84]) стр. 170
«Маленький балаган на маленькой планете Земля» А. Белый (стр. 450)
«Сказали мне, что эта дорога…»[85] Стр. 227.
Сила навалилась на человека — мнет, лепит, ломает, плющит, делает то, что хочется Ей, а не ему. Не все ли равно, какая сила? Если она заведомо превышает силы человека. Тля под кирпичом, или тля под гривенником. Судьба человека и его борьба главное здесь.
12.05.1973
Б. приехал в Москву писать ЗМЛдКС, но писать, кажется, придется совсем другое.
Написали письмо Чоличу.
13.05.1973
Думаем над мультяшкой.
Сделали 10 стр.
14.05.1973
Сделали 10 стр.
Вечером сделали 6 стр.
И ЗАКОНЧИЛИ СЦЕНАРИЙ НА 26 СТРАНИЦЕ.
15.05.1973
Сделали мелкие поправки по НВ.
16.05.1973
Сделали крупные поправки по НВ [ «Неназначенные встречи»].
17.05.1973
Письмо в МолГв.
Едем к Ревичу.
18.05.1973
Гл. 1.
а) Калям — рыба, баба, тел<ефонные> звонки, жара, водка из стола заказов, соблазны, белая ночь.
б) тел<ефонный> звонок от Вайнгартена, сосед — разговоры вокруг да около, все напуганы.
Гл. 2.
а) следователь, несколько раз просит документы, читает и каждый раз забывает, убийство, исчезновение бабы, звонок о сдаче преступника.
б) тел<ефонный> звонок от Вайнгартена, опять вокруг да около, спросил почему-то о Губаре. В конце — звонит Вечеровскому.
Гл. 3.
Беседа с Вечеровским. Отпечатки копыт на подоконнике. Вокруг да около, и он вдруг с ужасом замечает, что ведет себя, как вчера сосед. Бежит домой — на кухне сам Вайнгартен и Губарь, пьют водку. Дверь была открыта. Выясняется, что им мешают. Зовут Вечеровского. Губарь зовет Глухова. Губарь явился с мальчиком-подкидышем.
Гл. 4.
Военный совет. Глухов появляется в середине.
[сбоку от текста: ] Масса помех житейского типа.
Губарю — [вставлено: «хотел запатентовать изобретение, с этого все и началось»] младенец и засилие девиц, сломал чистый страх (агент Союза 9-ти).
Вайнгартену — монеты и марки, его сломила административная должность.
Малянову — семья. Сначала соблазны, неразбериха, затем угроза.
Глухову — разочарование и апатия.
Были у Миреров, вернулись в час ночи.
19.05.1973
Сделали 1 стр.
20.05.73
Сделали 7 стр. (8)
Вечером сделали 2 стр. (10)
21.05.73
Ездили в МолГв. Сдали сборник.
22.05.73
Юрка[86]:
Эх, расшибить бы историю лбом бы
В те трогательные моменты,
Когда отцы водородной бомбы
Начинают платить алименты.
(По Киплингу?)
Глянуть смерти в лицо сами мы не могли,
Нам глаза завязали и к ней привели[87].
23.05.73
Б. уезжает.
Письмо, написанное Авторами 17 мая в ответ на замечания, высказанные Жемайтисом, сохранилось в архиве.
Из архива. Письмо от АБС в МГУважаемый Сергей Георгиевич!
Мы внимательно изучили Ваше содержательное письмо и рассмотрели все предлагаемые редакцией замечания и поправки. Теперь, когда мы закончили работу над рукописью в соответствии с этими замечаниями и поправками, нам хотелось бы подвести некоторые итоги.
1. По повести «Дело об убийстве».
Нам показались вполне оправданными недоуменные вопросы редакции относительно предыстории взаимоотношений пришельцев с гангстерами. Поэтому мы пошли на существенную переработку сюжета в этой части и ввели все необходимые разъяснения, исчерпав, как нам кажется — полностью, круг упомянутых недоуменных вопросов.
«Шалун» Симонэ, образ которого представляется редакции излишне противоречивым, имеет совершенно реальный прообраз, списан, как говорится, с натуры. Нам вообще представляется чрезвычайно характерным для нашего времени разительный контраст между манерами и поведением человека (особенно научного работника), когда он отдыхает, и его ролью в жизни общества, когда он выступает в своем профессиональном качестве. Научная работа требует такого напряжения всех душевных сил, что на отдыхе научный работник вольно или невольно ведет себя так, чтобы по возможности эффективнее релаксироваться — бесится, так сказать. Отсюда странные и нелепые хобби, смертоубийственные альпинистские подъемы, чрезмерное увлечение спиртным, играми, женщинами. Такова жизнь, и ничего антисоциального здесь нет, как нет ничего антисоциального в естественных отправлениях. Мы попытались, конечно, в какой-то мере пойти навстречу пожеланиям редакции в этом вопросе, произвели ряд исправлений, ввели диалог на страницу, но при этом мы неуклонно руководствовались жизненной правдой и вышеизложенными соображениями. Нам же лично представляется весьма ценным в художественном отношении описанные у нас обстоятельства превращения беспечного шалуна и волокиты в истинного ученого — активного гражданина Земли.
Относительно финала повести. Как мы поняли, речь идет о последней главе. Мы никак не можем согласиться, что финал скомкан. Он тщательно подготавливался всем ходом повествования и является совершенно закономерным результатом колебаний и сомнений главного героя. Обычно, когда говорят о скомканности, имеют в виду нарушение внутреннего временного темпа повествования. Ничего подобного в финале нашей повести нет. Темп времени остается постоянным на протяжении всей повести: шестьдесят минут начала повести в точности соответствуют шестидесяти минутам конца повести. Другое дело, что события последней главы занимают три-четыре часа, но такова наша сюжетная установка: нет у инспектора Глебски времени спокойно поразмыслить и принять глубоко обоснованное решение. Он вынужден подчиняться своим социальным инстинктам, а эти инстинкты у него мещанские, буржуазные. В этом, собственно, и состоит та политическая острота повести, на недостаток которой сетует в своей рецензии Е. Брандис. Нам кажется, что политической остроты в нашей повести вполне достаточно. Она насквозь политическая, ибо нет, на наш взгляд, более важной задачи для советского писателя, чем разоблачение узости буржуазного мировоззрения и буржуазной системы социальных инстинктов.
