Владимир Ковтонюк - Разъезд Тюра-Там
Геодезист ставил треногу над крестом так, чтобы отвес указывал конусом стального наконечника в перекрестие, регулировал горизонталь площадки в верхней части треноги и закреплял на ней теодолит. Начиналась съемка. Геодезист долго вертел теодолит в направлении разных вершин, разворачивал его и вновь нацеливал на вершины, сверяя данные измерений.
В это время у ребят появлялась возможность полюбоваться сказочным величием кавказских гор. Самый первый и самый почтительный взгляд, безусловно, принадлежал Эльбрусу, заслонившему половину неба сверкавшими на солнце вечными снегами. Лёгкое прозрачное облачко кокетливо висело над двумя его скруглёнными вершинами, хотя это было игрой высоты и расстояния. На самом деле облачко было намного ближе к нам.
Мир гор и мир Эльбруса был неоспоримо величественным и монументальным, представлялся незыблемым и вечным, существовавшим параллельно миру людей и отдельно от него, как бесстрастная декорация, на фоне которой происходят войны, великие переселения народов, борьба за власть и смена поколений.
Величие Эльбруса заставило ребят впервые почувствовать, какие они на самом деле песчинки, пыль, перед лицом мироздания, и породило в их душах потребность соразмерять свои поступки в предстоящей жизни с бренностью человеческого бытия. Хотя им в их возрасте жизнь казалась бесконечной.
В яркий летний день здесь, на высоте, было точно так же жарко, как и внизу, и казалось странным, что снег не тает в такую жару. Но совершенно точно, от Эльбруса веяло прохладой, хотя до него было около тридцати километров.
Кроме Эльбруса гребень Кавказского хребта украшался несколькими вершинами, подобными той, на которой они находились. На одну из них, Кышкаджер, 3840 метров, им предстояло взобраться в ближайшие дни.
Горы в сторону севера, разрезанные ущельями и похожие на жгуты, будто сползали на равнину, и на глаз ощущалось, как уменьшается их высота.
На тех вершинах, может быть, до сих пор, стоят геодезические «туры», сложенные из камней, отколотых от скал с помощью кирки. В «туры» вложены пустые консервные банки с записками-посланиями будущим смельчакам, написанные дрожавшими от усталости мальчишескими руками. «Туры» прикрывают собой перекрестия, высеченные в самых верхних точках первых в их жизни покорённых вершин.
— Всё, хорош! — говорит Юра.
Камень-песчаник от взорванной скалы, заброшенный в кузов самосвала, укладывается на свое место и теперь точно не свалится в пути.
Юра садится за руль загруженного «под завязку» самосвала на базе ЗИС-150. Самосвал выпущен Кутаисским автозаводом.
Он включает зажигание, нажатием ноги на кнопку стартёра запускает мотор, по манометру контролирует набор давления воздуха в тормозной системе. В кабине рядом с Юрой — два одноклассника. Толик Панченко и Володя Куралесов. Этим летом они работают на стройке. Загружают самосвал камнем и песком. Панченко хочет поступить в лётное училище и зарабатывает на поездку в Актюбинск, а Куралесов влюбился в химию и ждет не дождется, когда поедет в Харьков, в политехнический.
Им нравится работа. Потому что Николай, шофёр самосвала, недавно вернувшийся после службы в армии, отдаёт им машину, а сам, истосковавшись по гражданской жизни, исчезает на весь день и появляется в заранее условленном месте только к вечеру.
На первой передаче Юра, газнув, заставляет задние колёса самосвала перевалить через камни, подложенные для страховки, и на малой скорости выводит машину на дорогу.
Тяжелая машина с трудом, перегревая мотор, едет по горной дороге, которая приводит на стихийно образовавшуюся стоянку у ручья.
Здесь водители подливают воду в систему охлаждения перетруженных моторов, местные жители продают абрикосы и помидоры, первые после войны туристы зачем-то фотографируются на фоне низких по местным понятиям гор, не предполагая, какие величественные виды поджидают их уже за ближайшими поворотами. Галдящие цыганки в окружении чумазых детей, широко размахивая подолами многочисленных юбок при переходе от одного автобуса к другому, предлагают предсказать безоблачное будущее изнеженным на вид молоденьким москвичкам. А те не сводят удивленных глаз со смуглых, босых, в одних трусиках, неунывающих и нагловатых цыганчат:
— Тёть, дай денежку, на пузе станцую, глаза выверну!
Москвички, сидя в автобусе перед открытыми окнами, отворачиваются, краснеют от неудобства перед таким напором. Но интерес, как это танцуют на животе, да ещё с вывернутыми глазами, берёт верх, и одна из них царским движением руки, оттопырив изящный мизинчик, протягивает цыганчонку рубль.
Куда цыганчонок спрятал рубль, неизвестно. Но в следующее мгновение заученным движением обеих рук он вывернул верхние веки красным, с прожилками кровеносных сосудов, нутром наружу отчего холеная барышня в ужасе отшатнулась вглубь автобуса.
А цыганчонок, честно отрабатывая полученные деньги, тут же, где стоял, упал голым животом в дорожную пыль, щедро сдобренную мелкими острыми осколками щебня, и, отталкиваясь от земли ладонями вытянутых рук и коленками, плоско подпрыгивая, завертелся, во всю глотку подпевая в ритм своих движений:
— Гарбуз-дыня, звезда синя, гарбуз-масло, звезда красна, гарбуз черный, хер моторный!
Несмотря на приглушенную тень внутри автобуса видно, как зарделись смущением белые, незагорелые лица юных москвичек. Но одна из них не выдержала и прыснула смехом, и тут же весь автобус откликнулся раскрепощенным хохотом.
Юра, наблюдая эту сцену, нес в резиновом ведре, склеенном из автомобильной камеры, воду для радиатора. Общий хохот заставил его рассмеяться, как бывает в таких случаях, он на мгновенье обессилел, камера с водой выпала из его рук, и вода хлынула под цыганчонка.
Цыганчонок вскочил, невозмутимо осмотрелся и двинулся попытать счастья к другому автобусу.
Красавец Николай ждал их не один, а с прорабом и в окружении свиты девчонок.
О том, что в больших городах существует ГАИ, было известно, но там, в предгорьях Кавказа её представителей не видели к тому времени ни разу.
Поэтому девчонки гурьбой полезли в кузов самосвала, где устроились ребята и прихваченная по пути цыганская семья.
Самосвал буквально летел по гладкой, хорошо укатанной проселочной дороге. Девчонки, захваченные непонятной эйфорией, галдели, визжали и смеялись. Одна из них, заигрывая с Юрой, занимавшим на корточках задний правый угол кузова, присела перед ним на правый борт.
— Сядь в кузов! — крикнул он ей. — Сядь, не то выпадешь!
Она, неотрывно глядя на него, лишь бесшабашно улыбалась.
