Джованни Джерманетто - Записки цирюльника
Я не выдержал и поднялся:
— Прошу слова!
Мое появление взбудоражило зал. Публика была уверена, что я давно арестован. Я взобрался на трибуну.
Как ни был я приготовлен ко всякого рода событиям, сообщение о прекращении забастовки поразило меня.
— Товарищ депутат прекрасно знает, что приказ о прекращении забастовки передается специальной телеграммой местному забастовочному комитету, а не через посредство префекта полиции. Верить префекту, по меньшей мере, наивно. Во всяком случае я как секретарь областного комитета призываю товарищей продолжать забастовку! Если приказ о прекращении, который я заранее определяю как бесстыдное предательство, существует, он должен быть сообщен мне товарищами из комитета, а не главой местной полиции! Товарищи, стачка продолжается!
Громкие аплодисменты ответили на этот призыв.
Ночь я, конечно, провел в тюрьме: на этот раз полиция не дала мне уйти…
Главный начальник полиции был разъярен.
— Где вы были? Хорошенькое дело: вовлекли людей в забастовку и потом покинули их…
Невероятно, но достойный полицейский в досаде за свою неудачу упрекал меня в… предательстве рабочего класса! Комиссар отомстил мне тем, что задержал в тюрьме дольше других арестованных.
Наутро, увы, прибыла условленная телеграмма о прекращении забастовки. Это был тяжелый удар. Фашистские банды, притихшие во время всеобщей забастовки, снова с еще большим зверством возобновили свои погромные действия. Подавленным провалом забастовки, измученным столькими предательствами рабочим пришлось переключить свои силы на защиту от этих бандитов.
Глава XXVII
IV Конгресс Коминтерна. Встреча с Лениным. Фашистский переворот
Тотчас по выходе из тюрьмы я получил от Исполкома партии сообщение о том, что я включен в число делегатов, посылаемых партией на IV конгресс Коминтерна и на II конгресс Профинтерна. Не могу описать волнение, овладевшее мною при этом известии.
Было решено, что товарищи должны постараться получить легальные заграничные паспорта.
Я пошел в префектуру. В Италии получить заграничный паспорт — дело длительное.
Комиссар был приятно удивлен:
— Как, вы хотите уехать за границу? Знаете, это было бы неплохо.
И затем добавил:
— Вы там рассчитываете остаться?
— Да, да! — ответил я.
На лице чиновника явно отразилась радость.
«Одним меньше», вероятно, думал он.
— Много потребуется времени для получения паспорта? — спросил я.
— О нет, зайдите через три дня.
Через три дня я зашел и… невероятно, но факт — получил заграничный паспорт! Ясно, что комиссар торопился отправить меня. Он был весьма любезен, даже пожелал мне счастливого пути.
— А на границе ваши коллеги не сыграют со мной какой-нибудь шутки? — спросил я.
Помилуйте, что вы!.. Он хотел еще что-то добавить, но удержался.
Тогда охотно отправляли за границу беспокойных людей. Теперь не то.
Дни, которые оставались еще до моего отъезда в Россию, прошли для меня в лихорадочном беспокойстве: я все еще боялся, что какое-нибудь происшествие или арест помешает мне уехать. Однажды утром полицейский, состоявший при Палате труда, сообщил мне:
— Комиссар желает говорить с вами немедленно.
Сердце во мне замерло: «Вот тебе и поездка!»
Оказалось, что в числе «преступлений», совершенных мною в качестве журналиста, числилось оскорбление короля. Этому я и был обязан вызовом к комиссару.
Дело происходило в конце августа 1922 г. «Стефани» — правительственное телеграфное агентство — за несколько дней перед этим сообщило в необычайно цветистых фразах, что «его величество наш обожаемый монарх вчера в Вальдьери при пожаре, происшедшем в скромной хижине горца, оказал помощь пострадавшим, не заботясь о личной безопасности».
Об этом событии вся итальянская печать кричала, как о великом подвиге. Я навел справки на месте происшествия и написал маленькую заметку в нашем журнале, в которой сообщал, что «король не вылил ни одного ведра воды, а если бы и вылил, то, получая шестьдесят миллионов лир в год, он прекрасно вознагражден за подобную сверхурочную работу. Пожарные, действительно рискующие жизнью, получают меньше короля, а, когда они погибают, «Стефани» не дает себе труда называть их имена». Подписана статейка была «Меднобородый».
Похоже, что король почувствовал себя обиженным! Комиссар предлагал мне сознаться, что я автор. Я отрицал это.
— Мы прекрасно знаем, что вы Меднобородый, — утверждал комиссар.
— Ничего вы не знаете, — запротестовал я; мне стало не по себе, ведь впереди были Россия, конгресс и… Ленин.
— Струсили, — язвил комиссар.
Но я уже овладел собой.
— Напрасно вы приписываете мне авторство. Но если угодно, я согласен на очную ставку с обиженным.
— Я запрещаю вам говорить в таком тоне об его величестве! — рассердился комиссар. И отпустил меня.
На улице я чуть не кувыркался от радости.
Через два дня я уехал с тремя или четырьмя товарищами.
Впервые мне приходилось переступить границы своего отечества легально, с собственным паспортом в кармане. Спокоен я не был: у меня нет большого доверия к паспортам, которые выдает итальянское правительство. Когда я должен был поехать в Париж для дачи показаний по делу Лорио, Монмуссо, Суварина и Моната, я был арестован итальянскими властями в Бардонеккиа: невзирая на законнейший паспорт, я провел несколько дней в тюрьме…
Да, легальные документы никогда не приносили мне удачи! На этот раз, однако, обошлось благополучно; вероятно, они всерьез надеялись, что я не вернусь…
На одиннадцатый день путешествия, холодным октябрьским утром, обняли мы первого красного часового, встретившего нас на рубеже Страны Советов! На станции Себеж мы ели первый борщ, подрагивая от первых укусов надвигавшейся русской зимы. Но что холод! Мы вступили на славную землю победоносной Октябрьской революции. Мы направлялись в Москву, красную цитадель, к которой устремлены надежды и чаяния трудящихся всего мира, гнев и ненависть их угнетателей!
Ленин! Не было в мире более популярного имени. В Италии его знали в самых глухих деревушках, в больших городах, в казармах, в рыбачьих поселках, на дальних островах и в горных хижинах, затерявшихся среди альпийских снегов.
Зрелые люди, молодежь, старики, дети и женщины прекрасно знали имя великого Ленина. Повсюду я встречал это имя: на стенах фабрик и тюрем, у подножий памятников, на сводах римских катакомб.
Тысячи пролетарских детей Италии носят это имя. Сколько тонн металла ушло на выделку значков с его профилем!
