Клара Лучко - Я - счастливый человек
К. Л.: Есть чем гордиться…
А. Р.: Ну, не то что гордиться… Рад, что силы не ушли в песок. Даже те, у которых не все складывается сейчас, все‑таки умудряются как‑то проявлять себя — не сдаются. Значит, мне удалось все же убедить их, что это важнее, чем помпезность, успех, слава, которые зачастую сваливаются на человека с неба…
К. Л.: Я считаю, что это большое счастье…
А. Р.: Огромное счастье! Когда я узнал, что ребята в Мехико организовали Русский центр и играют на русском языке спектакль, а один из них оказался состоятельный человек и купил особняк и на этом особняке написано, что это филиал ВГИКа имени Герасимова, Русский центр… Это же частичка русской культуры! Это так ценно. Вот вчера меня пригласили мальчики и девочки в художественную школу под Пушкино. Смотрю, они рисуют мир, делают керамические какие‑то изделия, картины… Я часто бываю в Америке и понял, что там этим занимаются от богатства, а у нас — от духовности. Вот почему непобедима русская культура…
Так вот, я узнаю, что педагог в этой школе получает 350 рублей. Там двести ребят. Я спрашиваю: может быть, ввести платное обучение? У нас есть плата… Сколько? 30 рублей в месяц…
В этом холодном помещении я увидел портрет такого клоуна!.. Я говорю, что хочу купить, я заплачу мальчику, который написал клоуна. Нет, говорят, это достояние нашей школы. Я говорю: тогда я ему закажу, пусть у него будет первый заработок… Потому что это какой‑то удивительный мир клоуна: совсем необычный, растерянный и одновременно восторженный человек…
K. JL: Я много езжу по стране и, несмотря на разруху, безденежье, нищету, вижу, сколько растет талантов. В этом заложено спасение России.
А. Р.: Ты права. В глубинке заложено культурное и духовное спасение великой нации…
K. JL: Толя, несколько необычный вопрос. Как ты считаешь, что определяет возраст человека?
А. Р.: Во всяком случае, не количество оставшихся тебе лет, ибо вся жизнь — это мгновения, которые иногда вырастают до глобальных масштабов, иногда сужаются во что‑то маленькое, мелькнувшее… Порой мы этого не замечаем, а потом вдруг оборачиваемся и… Если человек способен все это ощущать, если у него не появляется между прошлым, настоящим и будущим знака равенства — значит, этот человек молод… Я гляжу на тебя. Какой у тебя возраст, Клара? Передо мной красивая молодая женщина. Да мне даже и не надо думать, сколько тебе лет, — я вижу красивую женщину…
K. JL: Спасибо за комплимент.
А. Р.: Это природа и ты… Значит, что‑то, какой‑то огонь у тебя внутри, потому что иначе человек мрачнеет, озлобляется.
К. Л.: Это, по — моему, самое страшное.
А. Р.: Да, причем это иногда происходит с очень умными и казалось бы коммуникабельными людьми. У меня был такой пример в жизни, это было страшно…
К. Л.: Вроде все правильно говорит, а глаза мертвые. Не любопытные…
А. Р.: Если я в шестьдесят пять лет родил ребенка, значит, я еще не состарился, мне еще очень хочется в третьем тысячелетии что‑нибудь сбедокурить…
К. Л.: Ты вообще человек рисковый…
А. Р.: Почему?
К. Л.: Ты мгновенно изменил свою жизнь, не думая о том, получится или не получится. Ты в юности решил стать командиром торпедного катера и стал им. А потом поворот — и стал артистом. А затем ушел из театра…
А. Р.: Ушел из театра, из семьи, в один день я ушел отовсюду…
Все дело в том, насколько человек эмоционально, духовно заряжен на то, чтобы отдавать себя людям. Если я чувствую, что у меня еще есть что‑то, тогда я рискую, а если я почувствую, что уже пусто в душе, то рисковать не стану — это будет эгоистично и несправедливо по отношению к другим людям…
К. Л.: Это чувство долга. Ведь ты должен воспитать сына.
А. Р.: Да, чувство долга, но можно видеть отца один раз, и он будет идти с тобой по всей жизни, а можно просто проводить с ним и день, и ночь…
К. Л.: Ну и как ты воспитываешь наследника?
А. Р.: Это не я, это Юля… Я же хочу, чтобы он чувствовал кореша, как на флоте говорят, дружбана, чтобы мог довериться, чтобы не боялся. У меня трое детей — никогда никого не воспитывал, за что взрослые дети мне очень благодарны. Мне старшая говорит: «Знаешь, пап, я на всю жизнь тебе благодарна, что ты никогда не учил меня ничему…»
К. Л.: Наша жизнь продолжается через наших детей, через их глаза, нервы…
А. Р.: Кстати, это касается и ВГИКа, да и не только его. Увы, во ВГИКе, да и не только во ВГИКе, учатся за деньги…
К. Л.: За деньги?
А. Р.: Да еще за какие деньги!
K. Л.: Я получаю много писем от молодых, у которых нет денег… А тебе приходится выбирать среди тех, кто имеет деньги.
А. Р.: Да.
К. Л.: А не среди тех, кто талантлив.
А. Р.: Выбирать, ты права, приходится не среди талантов, а среди тех, кто имеет деньги. Каждый раз, когда начинается новый набор, я думаю: всё, сейчас никто не придет. Для меня загадка, что каждый год сто с лишним человек претендуют на одно место…
Конечно, какие‑то деньги удается выбивать и на таланты. У меня на курсе учится девушка, очень способная. Как‑то приходит на занятия, и я вижу, она теряет силы. Что случилось? Я объявляю перерыв. Спрашиваю: «Что с тобой?» — «Простите, работаю ночами в ресторане уборщицей…» Ну чему она может научиться, если приходит выпотрошенная?!.
Я стараюсь все‑таки не брать пусть даже с деньгами, но бездарных людей. Потому что они создают плохую ауру. Я вот общаюсь с Табаковым, с Ширвиндтом — у них та же проблема.
K. JL: Кстати, даже прилететь теперь в Москву из провинции на экзамен очень трудно. Заоблачные цены на билеты.
А. Р.: У меня есть студент из Хабаровска, так он не может на каникулы выехать домой. Как лето, он поступает работать, а семью он не видит. Я был в Хабаровске на гастролях, и его папа прибежал: дайте, говорит, я хоть на вас посмотрю… Как там мой Валера?
K. Л.: Скажи, Толя, тебе ближе классика?
А. Р.: Я к этому отношусь довольно своеобразно. Однажды Андрей Гончаров в Театре имени Маяковского поставил спектакль по пьесе А. Островского. Был бешеный успех, но тут же появилось открытое письмо актеров Малого театра, протестующих против оскорбления классики. На что Гончаров ответил очень просто: «Господа, классика — это хорошо сохранившийся покойник».
Словом, если классика попадает в сердце, в руки, в разум, в нервы неравнодушного человека, такая классика, конечно, интересна.
Я вообще считаю, что без литературы и музыки жизнь немыслима. Ты хоть на секунду себе представь: вот это наше наследие вдруг взять и убрать?
К. Л.: Увы, сейчас мало читают, в школах учатся по другим программам, да еще компьютеры, Интернет…
А. Р.: Я где‑то читал, что есть уже датчики, которые проникают в сознание, дают блок сконцентрированной информации, и ты как бы становишься одухотворенным. Я считаю, что посидеть в кресле, послушать скрипку — это лучше, чем, так сказать, таблетка Бетховена. Принял таблетку — и Бетховен весь в тебе.