Паскаль Бонафу - Ренуар
Затем Ренуар провёл несколько недель в Эссуа, а после этого решил, наконец, навестить Берту Моризо и Эжена Мане. Недавно они приобрели поместье в Мези, небольшой деревне на берегу Сены. Ренуару очень понравилось в Мези, он написал там «Цветы». В один из вечеров Берта рассказала ему, что в июле приезжал Малларме и они вместе поехали к Моне в Живерни, расположенное неподалёку от Мези. Моне подарил Малларме одну из своих картин. Возможно, Берта рассказала Ренуару и о том, что Малларме отдал Дюран-Рюэлю единственный когда-либо сделанный им офорт, предназначенный для одной из его книг. А Ренуар, в свою очередь, сообщил Берте о намерении переехать. Это решение было принято Алиной. Ренуар рассказал, что посетивший их доктор Гаше обратил внимание на то, что маленький Пьер необычайно бледен, и пригласил Ренуаров отдохнуть в Овер-сюр-Уаз. Алина отказалась, опасаясь, что Ренуар будет постоянно беспокоиться за сына, если узнает, что тот разгуливает по берегу реки. На следующий день она с помощью одной из подруг нашла квартиру, сдающуюся внаём, в так называемом Замке туманов. А Ренуар решил также сменить мастерскую. Переезд состоялся в октябре. Он тут же сообщил всем свои новые адреса. Он снял мастерскую в Доме искусств в тупике Эллен, в двух шагах от авеню де Клиши. А жить Ренуары стали в доме 13 на улице Жирардон. Замок туманов расположился на пологом склоне у вершины Монмартрского холма, недалеко от крутого спуска к площади Фонтен-о-Бю. Чтобы избежать падения, этой тропинкой следовало пользоваться очень осторожно, особенно во время дождя. Лучше было идти по улице де Соль. От замка, построенного в XVIII веке, не осталось ничего, кроме деревьев, фруктового сада и зарослей шиповника. Квартира Ренуара была в последнем трёхэтажном доме, в конце аллеи. За водой нужно было ходить к фонтану. Зато у них всегда было свежее молоко, так как коровы, принадлежащие соседу, паслись рядом на холме Монмартр. Вскоре после переезда Ренуар убрал на чердаке перегородку и превратил его в мастерскую. Алина была очень довольна, так как маленький Пьер чувствовал себя теперь почти «как в деревне», да и сам Пьер Огюст Ренуар казался счастливым на новом месте.
Но в начале 1891 года, когда нависла угроза холодной зимы, Ренуар решил отправиться на тёплый юг. Он отказался от новой поездки в Алжир, так как считал, что это путешествие будет слишком утомительным для Пьера. В феврале Ренуар уезжает с женой и сыном в Тамари-сюр-Мер, где он снял виллу. По дороге он заехал в Экс-ан-Прованс. Он сообщил своему другу Полю Берару: «Я снова в Эксе, и эти места, которыми я уже восхищался, ещё больше очаровали меня. Экс — это чудо». В середине февраля ему написал один из сыновей Дюран-Рюэля, обеспокоенный отсутствием художника, и предложил поскорее вернуться. Ренуар ответил не сыну, а самому Дюран-Рюэлю: «Я хочу на этот раз полностью покончить с моими чрезмерными сомнениями и вернуться с большим числом работ». Чтобы успокоить Дюран-Рюэля и вселить в него уверенность, он добавляет два уточнения: «Я очень доволен всем и убеждён, что так будет и дальше» и «Я намерен вернуться с таким количеством работ, чтобы можно было сделать у Вас небольшую выставку в апреле. Здесь прекрасная погода, и я очень много работаю». Но две недели спустя, 5 марта, всё, казалось, снова поставлено под угрозу. В этот день он написал Берару: «Я больше не знаю, какой должна быть хорошая картина. Я всё время мечтаю о чём-то, что выше моих сил. Я никогда не умел оставаться в рамках моих возможностей. Честно говоря, я слишком стар для того, чтобы исправиться, я умру без покаяния; а в остальном я чувствую себя хорошо». Он снова пишет Дюран-Рюэлю: «Мне стоило большого труда прекратить свои сомнения и действовать решительно. Вот уже четыре дня, как мне стукнуло пятьдесят, и в этом возрасте продолжать искать уже, пожалуй, поздновато». 21 марта он отправляет холсты Дюран-Рюэлю. Ренуар уточняет, что именно он отправил в ящике, пересылку которого он сам не смог оплатить: «Там восемь холстов, два из которых не вполне удачные». Четыре дня спустя, обеспокоенный тем, что отправил неудачные работы, он снова пишет Дюран-Рюэлю: «Я добился прогресса и хотел бы вернуться, только когда буду вполне доволен собой», — и уточняет: «Работа пейзажиста даётся мне нелегко, но эти три месяца позволят мне добиться большего, чем год работы в мастерской. Затем я вернусь и смогу в мастерской воспользоваться результатами своих поисков».
Выставка, которую Ренуар планировал на апрель, не состоялась, потому что он всё ещё был в Лаванду. Его путешествие ещё не завершилось, так как в начале марта он решил остановиться в Ниме, где хотел увидеть «Мезон каре».89 В конце апреля он обратился к Дюран-Рюэлю с просьбой прислать ему 100 франков, сопровождавшейся обещаниями, которые должны были обнадёжить торговца картинами: «Я привезу несколько этюдов. Мы решим в Париже, чего они стоят. Здесь я не могу их оценить. В любом случае я уверен, что добился прогресса и смогу продуктивно работать в мастерской».
Картины, привезённые Ренуаром, произвели на Дюран-Рюэля хорошее впечатление, В июле тот, наконец, организовал выставку его работ, которая должна была состояться ещё в апреле. Но, возможно, эта задержка стала причиной того, что Дюран-Рюэль не уделил ей особого внимания. Этот факт вызвал беспокойство, в частности у Писсарро. 14 июля 1891 года он написал сыну: «У Дюран-Рюэля сейчас выставлены работы Ренуара 1890-1891 годов. Выставка не пользуется большим успехом, возможно, потому, что картины размещены в малых залах, тогда как главный зал занят выставкой американских художников». Какую игру затеял Дюран-Рюэль? Прошёл слух, что он был вынужден выкупить много картин за значительную сумму у одного обанкротившегося коллекционера. «И, по словам мисс Кэссет,90 Ренуар, у кого он берёт все работы, всё время недоволен, так как вынужден писать картины, которые должны нравиться публике!» Подобный слух, распространившийся по Парижу, оставляет Ренуара равнодушным. Дело в том, что даже если он действительно пишет «картины, которые должны нравиться», то при этом старается, чтобы они в первую очередь доставляли удовольствие ему самому. Его также не особенно волнует и тот факт, что по поводу его выставки в прессе не появилось никаких серьёзных отзывов. Только молодой критик Альбер Орье взял на себя смелость объяснить своеобразие творчества Ренуара: «Он любит писать миловидных, румяных молодых женщин, красивых от природы… Его оригинальная и, возможно, очень мудрая концепция “вечной женственности” вовсе не является у Ренуара следствием, сознательно вытекающим из скептицизма, приобретённого горьким опытом. Она мне видится более спонтанной, более наивной, более инстинктивной и тем не менее она всё-таки вытекает из некого скептицизма, но совсем не горького, не рассудочного, а весёлого и наивного…» Альбер Орье завершает свой анализ сравнением с XVIII веком: «Кто не хотел бы побывать в этом мире хорошеньких женщин, вечно улыбающихся, полуженщин-полудевочек, розовых, белых, голубых и светловолосых, наделённых всем, что необходимо в жизни, чтобы заставить поверить, что у них настоящее тело, что у них есть душа, что они могут нас понять, полюбить нас? И кто в их компании не вспомнил бы также очаровательных марионеток XVIII века, написанных Буше во всей их поверхностной красоте, в которых было гораздо больше сладострастия и намного меньше простодушия?»
