Елена Первушина - Ленинградская утопия. Авангард в архитектуре Северной столицы
Рядом в 1925–1932 годах построили детскую поликлинику (современный адрес — ул. Гладкова, 4/ул. Косинова, 12).
В 1965 в здании разместилась больница объединения им. Володарского.
Глава 6
«На культурном фронте». Дворцы, дома и клубы культуры
«Перед зрителями сверкающей стеной стоял занавес аломюнита. По бокам шпалерами поднимались световые рефлекторы. Широкие глотки резонаторов дремали в четырех углах сцены. Сверху спускались черные микрофоны. Система оптических стекол стояла с правой стороны сцены, готовая начать оптическую пляску, чтобы бросить в приемники Республики отражение спектакля. У рампы чернели батареи прожекторов и вытянутые хоботы киноаппаратов.
Между сценой и зрительным залом, в темном провале, усыпанном мохнатыми красными звездами неоновых ламп, тускло блестели серебряные шары электрических пианол и сложные, опутанные блестящими змеями труб, симфонические машины.
В темноте над пюпитром дирижера вычерчивал сложные геометрические фигуры крошечный фиолетовый огонек дирижерской палочки. Оркестровый провал дышал монументальной, беспокойной музыкой.
Сквозь тьму проходили багровые самумы света и, когда неожиданные звуковые контрасты взлетали над оркестром, багровый пожар заливал зрительный зал. По занавесу прокатились световые волны и длинные, похожие на привидения, буквы сплелись в тягостные фразы: „ТЯЖЕЛЫЙ, РАБСКИЙ ТРУД. БЕЗОТРАДНАЯ ЖИЗНЬ, ГОЛОД И НИЩЕТА БЫЛИ УДЕЛОМ МИЛЛИОНОВ, СОЗДАЮЩИХ ЦЕННОСТИ“
Оркестр ворчал. В смертельной тоске ревели трубы. В багровом пожаре сновали фиолетовые полосы прожекторов.
Но вот нестерпимо яркий сноп света на мгновение озарил зал. В музыкальных мощных разливах поплыли гневные крики фабричных сирен, багряные клубы пара взлетели вверх, закрывая занавес. В увертюру вступили шумовые инструменты, отбивающие ритм тональными взрывами. В завес ударил розово-солнечный свет киноаппарата, и снизу вверх полилась яростная толпа, потрясая оружием и знаменами.
Робкая мелодия «Интернационала» теперь гремела, точно разгневанный океан, и гром конипульт отбивал ритм. Поверх стремительной и яростной толпы вспыхнула тяжелым шрифтом фраза: „МАРШ ВПЕРЕД, РАБОЧИЕ ОКРАИНЫ!“
Мощный пролог внезапно оборвался. Музыка, кино, свет, взрывы, фабричные гудки и грохот металла как бы провалились в бездну».
Ян Ларри, «Страна счастливых»Так представлял себе искусство будущего фантаст Ян Ларри.
Социалистическая революция в России совпала с революцией в искусстве, захватившей весь мир. И это не случайное совпадение — у обоих явлений были общие причины. Промышленная революция, которая привела к необходимости кардинального пересмотра отношений между нанимателями и наемными рабочими, породила также новую эстетику, которая должна были помочь людям осмыслить стремительные и пугающие перемены. Эпоху паровых двигателей воспели еще импрессионисты. Достаточно взглянуть на серию картин Клода Моне, посвященную вокзалу Сен-Лазар, которая была создана в 1877 году, или на работы Уильяма Тернера «Дым, пар и скорость» (1844 г.) и «Последний рейс „Отважного“» (1838 г.), и становится ясно, что художники «осваивали» и «одомашнивали» новые образы, которые давала индустриальная эпоха.
Джозеф Редьярд Киплинг написал стихотворение «Королева», посвященное той же теме — поэтизации примет нового времени:
«Романтика, прощай навек!
С резною костью ты ушла, —
Сказал пещерный человек, —
И бьет теперь кремнём стрела.
Бог плясок больше не в чести.
Увы, романтика! Прости!»
«Ушла! — вздыхал народ озёр. —
Теперь мы жизнь влачим с трудом,
Она живет в пещерах гор,
Ей незнаком наш свайный дом,
Холмы, вы сон ее блюсти
Должны. Романтика, прости!»
И мрачно говорил солдат:
«Кто нынче битвы господин?
За нас сражается снаряд
Плюющих дымом кулеврин.
Удар никак не нанести!
Где честь? Романтика, прости!»
И говорил купец, брезглив:
«Я обошел моря кругом —
Всё возвращается прилив,
И каждый ветер мне знаком.
Я знаю всё, что ждет в пути
Мой бриг. Романтика, прости!»
И возмущался капитан:
«С углём исчезла красота;
Когда идём мы в океан,
Рассчитан каждый взмах винта.
Мы, как паром, из края в край
Идём. Романтика, прощай!»
И злился дачник, возмущён:
«Мы ловим поезд, чуть дыша.
Бывало, ездил почтальон,
Опаздывая, не спеша.
О, чёрт!» Романтика меж тем
Водила поезд девять-семь.
Послушен под рукой рычаг,
И смазаны золотники,
И будят насыпь и овраг
Её тревожные свистки;
Вдоль доков, мельниц, рудника
Ведёт умелая рука.
Так сеть свою она плела,
Где сердце — кровь и сердце — чад,
Каким-то чудом заперта
В мир, обернувшийся назад.
И пел певец её двора:
«Её мы видели вчера!»
Одна история, внешне не связанная ни с Петербургом, ни с советской культурой, на мой взгляд, прекрасно иллюстрирует процессы, происходившие в обществе в начале XX века.
В 1928 году впервые исполнили знаменитое «Болеро» Мориса Равеля. Как отмечает знаменитый музыковед Александр Майкапар, «Болеро» приобрело особую популярность из-за «гипнотического воздействия неизменной, множество раз повторяющейся ритмической фигуры, на фоне которой две темы также проводятся много раз, демонстрируя необычайный рост эмоционального напряжения и вводя в звучание все новые и новые инструменты». Болеро — старинный испанский танец. Но мелодия и ритм этой композиции были навеяны посещением… сталелитейного завода. Равель пишет в своем дневнике:
«То, что я видел вчера, врезалось мне в память и сохранится навсегда, как и Антверпенский порт. После скучного дня на широкой реке, между безнадежно плоскими невыразительными берегами, открывается целый город труб, громад, извергающих пламя и клубы рыжеватого и синего дыма. Это Хаум, гигантский литейный завод, на котором круглые сутки работают 24 000 рабочих. Так как до Рурорта слишком далеко, мы причаливаем здесь. Тем лучше, иначе мы не видели бы этого изумительного зрелища. Мы поравнялись с заводами, когда уже смеркалось. Как передать Вам впечатление от этого царства металла, этих пышущих огнем соборов, от этой чудесной симфонии свистков, шума приводных ремней, грохота молотов, которые обрушиваются на вас! Над ними — красное, темное и пылающее небо. К тому же еще разразилась гроза. Мы вернулись страшно промокшие, в разном настроении: Ида была подавлена и чуть не плакала, я тоже готов был плакать, но от восторга. Как все это музыкально!.. Непременно использую».
