Александр Панов - Искры революции
— Посмотрим, как себя поведут большевики. Если что, так нам дадут подкрепление, — сказал Рокутов.
— Послушайте, — крикнул вбежавший Жеребин, — в дом Чевардина кто-то сейчас вошел. Похоже, что сам председатель Совдепа. Надо нагрянуть.
— Не торопись. Зашел, значит, до утра. Сонного захватим, — ответил Базунов.
Чевардин, убедившись, что за ним не следят, вошел в свой дом.
— Вася, как же ты так?! — испуганно вскрикнула жена.
— Не беспокойся, дорогая, меня никто но видел. Я утречком уйду. На всякий случай прибереги-ка эти газеты. Если што, передай их Изюмову Митьке. Пусть он отнесет их в Широкий дол и сообщит обо мне. А сейчас покорми меня и спать.
Коротка летняя ночь. Крепок сон после утомительного похода и сытного ужина. Тишина в доме Чевардиных. Вот уже побледнела ночь и звезды потускнели. «Пожалуй, пора. Но жалко будить. Как он крепко спит», — размышляла жена, всю ночь не сомкнувшая глаз. Вдруг посыпались стекла из рам, послышался стук в дверь и кто-то крикнул:
— Лежать на месте, иначе перестреляем всех!
Чевардин рванулся, но жена прижалась к нему:
— Вася, не вставай, застрелят!
В три окна разом запрыгнули трое вооруженных. Один из них бросился к двери, а двое — к постели. В избу ворвалось еще несколько человек.
— Ну, теперь вставай, председатель. Сдавай оружие!
— Я пришел без оружия!
— Обыскать, — приказал Базунов.
«Новые жандармы» перерыли в доме все, но оружия не нашли.
— Где спрятал оружие?
— В лесу, — спокойно ответил Чевардин.
— Одевайся!
На рассвете дружинники застали дома еще несколько бывших красногвардейцев.
— Вот это улов! — торжествовал Базунов.
— Во главе с самим ершом Совдепа! Го-го-го! — гоготал Жеребин.
— Надо их немедленно переправить в Уфу, — предложил Рокутов, — иначе нам придется драться с большевиками. Они даром не отдадут председателя.
— Это ты верно сказал, — согласился Базунов, — постараемся переправить.
ТОТ ЖЕ ХОЗЯИН
Умов приехал в Сим. Он издал приказ о назначении Фирсова управителем завода, пообещал служащим конторы увеличить жалованье и уехал в Ашу.
Фирсов на другой же день объявил умовские приказы и потребовал от рабочих безропотного подчинения. Рабочие зашумели. Профсоюз обратился к управителю с протестом. Но к соглашению не пришли.
Раздраженные, злые рабочие нехотя принялись за дело. Мастера не смели возвысить голос: не подходи, зашибут.
Управитель завода скоро убедился в том, что удлинение рабочего дня, снижение тарифных расценок и отказ от оплаты сверхурочных работ не дали повышения производительности труда. Наоборот, она резко упала и сократилось количество производимой продукции.
Между тем Умов стал финансировать завод в соответствии с выполнением задания. Фирсов выкручивался из создавшегося положения. С одной стороны выпуск продукции резко сокращается, с другой — рабочие требуют выплаты заработка, а денег не хватает. Возмущение на заводе растет.
— Что будем делать, господа? — спрашивал Фирсов главного бухгалтера и старейшего кассира, — не мухлюют ли заведующие цехами? Вы, пожалуйста, тщательнее проверяйте ведомости.
Бдительный кассир Курчатов при выдаче зарплаты наткнулся на фамилию своего соседа.
— Позвольте, позвольте, — крикнул в окошечко Курчатов, — верните-ка мне расчетную книжку, по которой я только что выдал деньги. Эй, кто там получил, слышите?!
— Што вы кричите, гражданин Курчатов? — спросил первый стоящий в очереди рабочий.
— Как что? Это же жульничество! Получили по расчетной книжке моего соседа. А его же нет на заводе. Я знаю, что он ушел с красными!
— А вы бы, гражданин Курчатов, не кричали об этом, — посоветовали зашумевшие рабочие, напирая к окошечку, — выдавай, не задерживай очередь!
Вечером Курчатов, сидя у самовара, рассуждал вслух о случившемся.
— Выходит, что зарплату получает и тот, кто не работает, а ушел с красными. Я заметил в ведомости одного, а их, наверное, много.
— А ты бы помолчал, — посоветовала жена, — сам знаешь время-то какое. Как бы большевики тебя не хлопнули.
— Ты, мать, не пугай, — ответил Курчатов и замолчал.
Наступило тягостное раздумье. Вдруг дзинькнуло окно и из самовара вырвались две шипящие струи горячей воды.
— Ой, стреляют! — крикнула жена Курчатова и погасила свет.
На улице послышался топот, а в простреленное окно потянулась струя холодного воздуха.
— Мать, ты жива? Поберегись горячей струи. Пусть вытечет, потом уберем, а свет пока не зажигай, — сказал очнувшийся Курчатов.
— Вот, Ваня, што я тебе говорила, чуяло мое сердце.
— Ну, помолчи, мать, помолчи. Я сам понял. Это мне предупреждение. Стреляли-то в самовар, а не в меня, дескать, имей в виду и в тебя пульнем. Придется скрыть этот случай. Хорошо, что я еще начальству не сказал.
Больше кассир не придирался к ведомостям.
ПАРТИЗАНСКИМИ ТРОПАМИ
В доме Федюковых на окраине Сима по правую сторону реки, ближе к лесу, скрывался председатель партийного комитета Рындин Кузьма Васильевич. Об этом знали только Масленников, Лаптев, Яковлев и Салов Илья. Они вместе с Рындиным договорились о собрании коммунистов и организовали сбор.
В районе Синих камней появилось 16 человек, вооруженных винтовками, наганами и гранатами. Они осторожно пробрались меж крутых гор, через желтые и розовые кусты, среди вечно зеленых елей, сосен и поднялись на каменный хребет.
Это местечко облюбовал еще Михаил Гузаков, скрывавшийся от полиции в пещере Синих камней в 1906 году. Сюда, на Синие камни и пришли в конце сентября 1918 года 16 коммунистов, вызванных из лесу Рындиным.
— Здравствуйте, товарищи! — встретил коммунистов бывший председатель партийного комитета, — удачно ли пробрались сюда, не заметили ли вас контрреволюционные псы?
— Не беспокойся, Кузьма Васильич, мы хорошо знаем свой лесной и горный край, проберемся хоть куда и сам дьявол не заметит.
— Молодцы. С такими хоть из ада выберемся.
— Выберемся! Только почему-то нас маловато. Неужели из 500 только и осталось?
— Нет. Большинство на фронтах. Мне удалось установить, что многие наши коммунисты ушли к Гузакову, к Чевереву и Каширину, с которыми влились в ряды Красной Армии. Ну и часть коммунистов, которых мы не смогли известить, находится в лесах. Часть, как известно, арестована, находится в уфимской тюрьме.
— А отсеявшихся нет?
— Есть. Они проживают в поселке, о себе не дают знать и намереваются приспособиться к обстановке.
