Максим Ларсонс - На советской службе (Записки спеца)
Является твердо установленным фактом, что в советской России существует целый ряд специалистов политически правого или либерального, следовательно, определенно антикоммунистического направления, которые все-же работают усердно и честно, по наилучшему своему разумению. Они служат своей стране, своей родине, они работают так хорошо, как могут. Они служат безразличному для них или ненавистному им режиму, поскольку этот режим существует. Они будут первыми, которые оставят корабль, если он станет гибнуть, они будут первыми, которые помогут низвергнуть советский режим, если он начнет шататься.
Но в советской России существует также большое число людей левого направления, типичных интеллигентов, не мыслящих коммунистически, но усердно и добросовестно исполняющих свой долг, ибо из двух возможностей — царизма или советской власти — они сознательно предпочитают последнюю. Эти специалисты — для которых невыносимы режим насилия, существующей в советской России, насилие над совестью, притеснения и преследования всех инакомыслящих и уничтожение всех политических и гражданских свобод — все-же по политической своей идеологии стоять близко к господствующей партии, как представительнице трудовых классов. Они сознательно вступают на службу советского правительства, они убежденно работают над восстановлением страны, они решительно отклоняют всякий саботаж.
Несмотря на это, советское правительство и на этих специалистов смотрит весьма критически и преподносить и им обычное недоверие.
Система сыска и надзора. «Канатные плясуны»
Несмотря на существующую систему сыска, политически единомыслящие «беспартийные», после длительной совместной работы, все-же находят друг друга. Чувствуется мало по малу, стоит ли перед тобой единомыслящий, или нет. И вот, постепенно, сходятся правый с правыми, либерал с либералами, и социалисты всех оттенков с социалистами.
Только среди единомыслящих, лично друг друга знающих и доверяющих, специалист может свободно высказаться также и по политическим вопросам.
Если два специалиста разговаривают друг с другом частным образом о неслужебных вопросах и, если к ним подходить партийный коммунист, то разговор немедленно обрывается и сейчас же переводится на безопасную тему.
Агенты ГПУ, — как политического, так и экономическая отдела, — которые выступают под различными масками (сослуживцы, помощники, секретари, машинистки, любовницы, шоферы и т. д.), пытаются установить самым различным образом действительное политическое направление «беспартийного» специалиста. Данный агент называет себя беспартийным, старается наладить дружеские отношения и рассыпается в жестокой критике по поводу политического деспотизма советского режима, отсутствия всяких политических свобод, гнусной системы сыска, экономических неурядиц советского хозяйства и т. д. Как бы специалист ни был подозрителен, как бы осторожны ни были его ответы, как бы безразличны ни были вставленные им в разговор замечания, — все же ловкий агент всегда сумеет извлечь какой-либо вывод из разговора и полученных ответов. Если же, — а это бывает довольно часто, — вовлекаемый в разговор специалист молчит, как рыба, обнаруживает свою полную незаинтересованность и безразличность по отношению к политическим вопросам, или же начинает петь хвалебные гимны советскому режиму и достигнутым им блестящим экономическим результатам, тогда агент знает что он узнан в качестве такового, или что его собеседник, во всяком случай, относится к нему с глубочайшим недоверием.
Политическим агентам помогают в этом отношении также партийные коммунисты, и не находящееся на прямой службе ГПУ. Даже если он знает, что специалисту известно, что он член партии, он все-таки пытается вовлечь его в разговор на политические или экономические темы, дабы из полученных ответов извлечь известные данные о политической ориентации специалиста.
Иногда для специалиста представляется чрезвычайно затруднительным избегать такого разговора, в особенности, если он имеет дело со своим начальником. Но даже если специалист определенно уклоняется от таких разговоров, даже если он совершенно избегает общественно-политической жизни, и в политическом отношении проявляет строжайшую сдержанность, то он все же еще не добьется того, чтобы его считали политически совершенно лояльным. Крайняя политическая сдержанность и абсолютное молчание по политическим вопросам вовсе не считается рекомендацией для данного лица. Только тогда специалист считается действительно лояльным, когда он ясно и недвусмысленно, разговорным или иным путем, высказывает свое сочувствие к политическим и хозяйственным мероприятиям советского правительства.
Подобным или иным образом политическая полиция, в конце концов, добивается того, какого образа мыслей придерживается данный специалист. Находят друзей этого специалиста, подвергают проверке сделанные им указания о его прошлом, ведут, — в особенности, если дело идет об ответственных и важных специалистах, — текущее «дело» об их деятельности и запрашивают от партийных начальников или сослуживцев этого специалиста так называемую «характеристику».
Вся эта система сыска и надзора за специалистом на советской службе, — о справедливости или необходимости коей здесь не приходится спорить, — во всяком случае, имеет то последствие, что она парализует рвение к работе и энергию специалиста, и убивает его независимость и силу воли.
Специалист никогда не имеет того чувства, что он занимает постоянное и прочное место. Он некоторым образом работает в пустом пространстве, он знает, что — как бы он ни был честен — он, рано или поздно, будет замещен партийным коммунистом, либо действительно располагающим потребными знаниями, либо думающим, что он ими располагает. Он знает, что он в советской России, в случае потери им своей должности на государственной службе, вряд-ли сможет еще где-либо устроиться. В старости у него нет права на пенсию, и его перспективы в этом отношении, — если он вообще так далеко заглядывает вперед, — весьма мрачны. Постоянная маска, на службе и вне службы, разыгрывание сочувствия к политическим или хозяйственным мероприятиям и событиям, совершенно противоречащим всему кругу его идей или интересов, угрюмое молчание, которое он вынужден хранить по их поводу, если он не желает выражать сочувствия этим мероприятиям или событиям, — вся эта внутренняя борьба приводить часто, в особенности у более слабых натур, к полному, не только лишь показному, равнодушию в отношении деятельности и всего окружающего, к полной покорности судьбе, к вялому, чисто бюрократическому, совершенно безучастному исполнение ежедневных служебных обязанностей.
