Григорий Ревзин - Риэго
День казни Порльера был днем траура в Корунье. Мужество и чистые побуждения этого борца за свободу снискали ему общую любовь.
Когда на шею Маленького маркиза уже надели петлю, он вынул из кармана мундира белый платок, приложил его к глазам и отдал священнику:
— Передайте это донье Хосефе…
* * *Известие о восстании в Галисии как удар грома потрясло все здание тирании. Но замешательство было недолгим. Порльера поймала в свои цепкие лапы инквизиция. И на смену трусливому страху пришел шумный триумф. Реакция праздновала свою победу бешеными гонениями на либералов.
Отставки, ссылки, аресты сыпались теперь на головы даже самых преданных слуг режима. В немилость попал и новый военный министр Бальестерос, который позволял себе независимый тон в отношении камарильи.
Задумав отставку Бальестероса, Фердинанд навестил министра в его загородной вилле, вел с ним долгую милостивую беседу. Прощаясь, он просил генерала приехать с самого утра во дворец для обсуждения неотложных дел.
Счастливый благосклонностью монарха, министр явился в королевские покои. Здесь дворцовый лакей вручил ему приказ об отставке и немедленном выезде в ссылку.
Для либерального лагеря — тайных военных обществ — плачевный исход заговора Порльера был жестоким ударом.
При первом известии о восстании в Галисии военные хунты подготовили выступления войск в Кадисе, Барселоне, Валенсии, Сарагосе. Но связь между отдельными частями страны была так затруднена, что, когда удалось, наконец, согласовать действия, очаг восстания уже погас.
Провал в Галисии оказался лишь первым глотком из горькой чаши неудач и разочарований. К началу 1816 года под удар реакции попал центр испанских масонов, находившийся в то время в Гранаде. Инквизиция овладела архивами ложи. Хотя имена во всех документах и письмах были вымышленные, но пытками инквизиторам удалось выведать часть масонских тайн. Тысячи людей угодили в тюрьмы и в ссылку. Оставшимся на свободе приходилось сызнова плести сложную сеть конспирации.
Полной неудачей закончилась и попытка военного восстания в Каталонии весной 1817 года. Его глава, знаменитый полководец Луис Ласи, которому Каталония была обязана освобождением от наполеоновского нашествия, погиб от руки королевского палача.
В стороне от военных союзов и независимо от масонских лож, под боком у столичных властей возник и развился заговор Висенте Ричарта. Этот видный мадридский адвокат и писатель шел значительно дальше современных ему испанских революционеров. Сначала заговорщики задались целью овладеть особой короля и силой заставить его ввести конституцию. Но вскоре этот план был отброшен. Решили убить Фердинанда и его брата дона Карлоса, а затем провозгласить конституционным королем Испании одного из австрийских принцев.
Глава заговора взялся проникнуть во дворец и нанести удар. Но его задержали с кинжалом в дворцовых покоях — один из соучастников выдал смелого заговорщика.
Ричарт умер на виселице.
Для острастки непокорному народу голову казненного выставили на пике у мадридских ворот.
* * *Тайная встреча двух офицеров экспедиционной армии затянулась. Разговор то и дело взрывался страстным спором. Голоса взметались вверх. Собеседники расходились в противоположные углы комнаты и с неистовыми жестами осыпали друг друга упреками.
Но вспышка гасла, тонула в виноватых улыбках. Спорящие «шли на сближение», обменивались примиряющими словами.
— И все же, Антонио, твоя вина огромна. Ты говоришь, Маркесито устал, был болен… Ну, а вы, призвавшие его? Почему ни один из вас в решительную минуту не остался с солдатами? Ведь эти люди уже на следующий день должны были идти в бой!
Откинув белокурую голову, полковник Кирога, могучий, статный галисиец, уставился синими глазами на Рафаэля:
— Ты должен понять… Положение оцениваешь по-разному: до наступления ожидаемых событий — и после. В Орденесе нам казалось, что все уже сделано. Не было сомнений, что назавтра Сантьяго будет наш!
— Вот, вот! И вместо того чтобы с верными людьми захватить город… эти самые люди берут вас за уши, как пойманных в капкан зайцев, и складывают в мешок. Клянусь памятью матери, всякий раз, когда я думаю об этом, я близок к помешательству от стыда и бессильной ярости!
— Но пойми же — предательство! Этот Чакон…
Риэго вспылил:
— Пусть черти в аду растерзают тех, кто в оправдание себе говорит о Чаконе! Галисийские шакалы давно сожрали бы эту падаль, всех Чаконов, если бы вы не вели себя как обжоры, забывшие обо всем на свете за пучеро[27] и агуардиенте[28]… Истинные патриоты и во сне должны помнить о бедах родины!
Галисиец возмутился. Кто этот человек, чтобы бросать такие обвинения?
Скривив пренебрежительно рот, Кирога процедил своим густым баритоном:
— Самые несносные из людей, каких мне приходилось встречать, — это те, которые поучают других храбрости, чести. А сами? Сами дают отплыть за океан армии, готовой к революционному действию! И позволяют себе поносить тех, кто, рискуя головой, поднял войска, но упал, споткнувшись на измене.
Риэго уже раскаялся в своей горячности: «А ведь он прав!..»
— Антонио, друг! Слова, как бы обидны они ни были, не в силах разрушить наш союз. Мы сами, может быть, разделим участь Маркесито… Не для спора возвращаюсь я снова к Орденесу: мы должны с тобой понять причину поражения Маркесито.
— Что еще я могу прибавить? Ведь я уже рассказал тебе всю историю этого пронунсиамиенто.
— Но солдаты?.. Они ведь присягнули нашему Делу!
— Все были подкуплены врагом — кто золотом, а кто обещаниями.
— Порльер тоже обещал, и немало.
— Ты прав, но пока солдат недостаточно разумен. Его патриотические чувства еще в пеленках. Понимаешь, ведь мы ведем его на борьбу за какое-то общее благо, совсем для него туманное. И при этом он рискует головой… А тут ему предлагают блестящие реалы, вино да еще сверх всего отпущение грехов.
Рафаэль досадливо отмахнулся:
— Вот как! Значит, полковник Кирога готов пожертвовать собой ради свободы родины, а солдат на это не способен. Его надо охранять от соблазна… от десяти реалов…
— Но, милый мой, как можно сравнивать офицера и солдата? Чтобы полюбить свободу, нужно выйти из мрака. Но побороть невежество народа можно только в свободном государстве. Этот порочный круг мы призваны разорвать.
Риэго поднялся с кресла и зашагал по комнате.
— Нет, главное в ином, совсем в ином! Чтобы в решительную минуту удержать людей от перехода на сторону врага, мы сами должны горячо верить в правоту нашего дела! И знаешь, Антонио, — остановился Рафаэль перед своим собеседником, — я бы. не подпускал к революции всех этих генералов с. запятнанной репутацией. Ну к чему заигрывать с Балье-стеросом? Каждому солдату известно, что этот герой еще при Годое украл три тысячи солдатских пайков. А Лабисбаль? И того хуже…
