Георгий Иванов - Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов
Закругляю. О книге Адамовича (чудесное название у нее), конечно, мы дадим Вам написать с удовольствием, но вот есть какое но — Вы его покрыли в «Возр<ождении»> [549] (со всей присущей элегантностью!), теперь вся литература знает, что Вы помирились «нежно и навсегда» - и теперь Вы его неудержимо похвалите. И знаете, это, пожалуй, будет нехорошо. Мы хотим за ату книгу Адамовича и похвалить и поддержать. Мало же ведь книг-то у нас. Макулатура заедает. А тут — согласны Вы иль не согласны — но это книга, это литература, об этом можно говорить и можно это читать. Так вот — я думаю, что было бы лучше, если б его похвалил кто-н<ибудь> другой? Как Вы думаете — честно? Я думаю, вот Ульянов приехал — у меня сегодня будут ужинать — индюшку (конечно!) — индюшки и куры — это тут самая доступная и быстрая еда. Кур едят все безработные. А дурак Анри Катр что-то там говорил о воскресеньи [550] — Боже мой, как устарело это воскресенье — мы бросаем в небо атомную бомбу и едим курицу, куриц, петухов — как семечки. Не подумайте, что люблю кур — не люблю — люблю баранину и уток — и гуся с капустой люблю. Т. е. любил — теперь все это — обезжирено и запрещено, как поцелуй в семнадцать лет! — Кажется, я пишу Вам стихами? Второпях не разбираю. Возможно. Итак, чек И. В. — подождите. Выясню с Мих. Мих. Ведь Вы даже и не представляете, что мы — НЖ — бьемся на бессонном ложе — наше дело — наше будущее — совсем не выяснено — и потому дек<абрьская> книга — трудная книга.
Выпейте за мое здоровье розэ во льду и — за здоровье Н.Ж. Вы, конечно, не следите за тем, что пишет мировая пресса о Ром. Гуле. А если б следили, то прочли бы в Карефур [551] — потрясающую статью — о Гуле как предшественнике Мальро и Камю [552] и о том, что я в сущности Киркегард. [553] Честное слово. Я Вам пришлю. Так что памятник в Нижнем, пожалуй, несколько опоздает — и раньше него на месте памятника Бальзаку на Монпарнассе [554] — воздвигнут будет памятник «предшественнику Мальро и Камю» — мерси и до свиданья! Простите за глупое письмо. «Мне сегодня хочется очень из окошка луну обоссать». [555]
Все у Вас будет — и чеки и оттиски — и увлажнение глаз (легкое). Прощайте! Пришла ли посылка! Тут были забастовки — и могла задержаться, но на посылку тоже ждем рецензию от И. В. — в смысле, что подошло, что нет, чтобы быть в курсе делов и чтоб знать, как вести себя с этой графской стервой и каботинкой Лили [556] - что сорвать, чего не срывать. Вчера с женой были на балете (испанском). Антонио — друг мой, первый класс — это и Гойя, и Эль Греко — и вообще «вырви и брось». Чудеснейше. Так бы вот сидел всю жизнь и смотрел этот балет... до смерти...
Чуть-чуть не написал — Эввива Эспанья — но вспомнил, что это безумно контр-революционно, [557] кажется. Орвуар. А бьенту!* «Продержись еще немножко... и получишь всю бомбошку...».
Ваш <Роман Гуль>
Жена оч<ень> кланяется!
* Au revoir. A bientot (фр.) — До свидания. До скорого свидания!
82. Роман Гуль - Георгию Иванову. 15 октября 1955. Нью-Йорк.
15-го октября 1955
Дорогой Джордж!
О, любите меня, любите! Сегодня заседали с Михаилом Михайловичем. Сделали эфор* — и шлем Вам чек — за шедевры и Ваши и Ир. Вл., которые пойдут в декабрьском номере.[558] Одновременно шлю свою статью о Георгии Иванове. Плачьте, красавицы горных аулов...[559] И буду с большим интересом ждать Вашей рецензии на эту самую посылаемую статью. Это из первого пробного номера выдрана. Оцените, граждане! Мне статья — без скромности — нравится. ЗВЕНИТ...
Дальше. Возвращать ли Вам Ваши стихи, напишите. Если надо — верну заказным. Если не надо — оставлю. Но пишите честно, я не библиофил. Но иметь их было бы не без приятности. Но если Вам нужно — пошлю тут же. Еще напишите: клянетесь ли Вы дать рецензию о Мандельштаме к декабр. номеру — тогда вышлю тут же. Но без ши-ши, а всерьез — мы должны рассчитывать твердо. И как насчет Адамовича — книги? А как Вы думаете, не написать ли нам Адамовичу офиц<иальное> предложение сотрудничества в НЖ — попросить о ч<ем>-н<нибудь>? Вы когда-то с ним говорили.
Обрываю, урываю, отрываю, убегаю.
Ваш: <Роман Гуль>
Ир. Вл. — рукоцелование, как говорил один чех.
* Effort (фр.) — усилие.
83. Ирина Одоевцева - Ольге и Роману Гулю. 17 октября 1955. Йер.
17 октября 1955
Beаu-Sejour
Hyeres (Var)
Дорогая Ольга Андреевна
и
Дорогой Роман Борисович,
Посылка прибыла сегодня утром и, как и можно было предполагать, вызвала бурю благодарностей и восторгов. Благодарности заняли бы по меньшей мере страницы четыре и я, зная, до чего Вы, Р. Б., утомлены чтением ненужно-многословных рукописей, скрепя сердце опускаю их. Перехожу сразу к восторгам. Восторг первый — черное платье. Такое, как я мечтала. Сидит как вылитое и вообще было совершенно необходимо. Разве можно без изрядно-нарядного черного платья? Второй восторг — коричневый костюм — к нему относится все выше сказанное. Третий — псевдо-меховая шубка. О ней не мечтала — она лучше мечты. Чувствую, что страстно и надолго влюблюсь и до самой весны обряжусь в нее. До чего уютна, тепла, легка, забавна. И стиля «вот тебе Америка!», чрезвычайно у нас здесь ценимого. Японский шарфик напоминает расцветкой бумажные фонарики русских дачных иллюминаций, такой экзотически-нежный и ласковый, не похожий на обыкновенный шелк. Пригодится на все случаи жизни. Блузка с пестрым воланом будет подвергнута операции — блузка останется сама по себе, а волан в виде пелеринки (не институтской, увы!) будет надеваться на нее. Шляпы отложатся «на завтра, на потом»,[560] т. е. на будущее лето. А жаль. В особенности черную с большими полями, на редкость элегантную. Но здесь шляпы носят только летом. Есть и полу-сожаление. Серый пиджак. Должно быть, Р. Б. снял его не с каботинки графа, а с графовой законной супруги, чем и объясняется почтенный и солидный размер и цвет. С каботинки все как на меня шито; ни одной даже пуговицы переставить не придется, А здесь потружусь немножко — приспособлю как домашнюю кофту, если не для себя, так для Жоржи. Очень люблю серый цвет. Жаль отдавать Жорже. Еще не решила. Скуплюсь.
Простите, что так подробно описываю свои восторги. Но раз Вы причина их, то и терпите. Мне и так трудно не продолжать. Обрываю. Ставлю точку. Захлопываю дверь на еще горячо бурлящие восторги и благодарности. Только вот еще — трудно было мне лучше угодить. Ну, вот и довольно. Теперь, Р. Б., о деле кратко и ясно. (Ольге Андреевне благодарственный реверанс и еще — мерси и до свидания). Вам нужна проза. Будет Вам проза. Напишите только, когда сдавать. Уже начала писать. Ведь жары — главного препятствия — нет. А с ленью справлюсь. Можете на меня положиться. Не-на-дую. Не таковская. С волнением жду статью-памятник. Пришлите Carrefour. Факт небывалый в эмигр<антской> литературе — «Один из наших вышел в люди». Никому (даже Бунину) это во Франции не удавалось. Ремизова хвалят, но не читают. Поздравляю и даже завидую. Но зачем Вы несправедливо написали, что я люблю О<льгу> А<ндреевну> и Вас меньше, чем Жоржа? Оба — и он и я — любим Вас больше. И по заслугам. Как же иначе?
