Дмитрий Гордон - Березовский и Коржаков. Кремлевские тайны
— Вы неоднократно говорили, что не любите так называемых целовальников — мужчин, которые при встрече друг с другом лобзаются. Часто ли приходилось этим заниматься на службе?
— И сейчас иногда приходится, но я стараюсь только щекой прикоснуться — изобразить, так сказать, целование. Смешно смотреть, как некоторые прижмутся и чмокают — обычно так женщины делают, чтобы косметику себе не портить: чмоки слышны, но видно, что нет поцелуев.
— Когда-то вы публично посоветовали министру обороны России Павлу Грачеву застрелиться — почему?
— Так это же он практически подбил Ельцина на войну в Чечне! Конечно, есть здесь вина и Филатова, и Савостьянова, и других, но Паша-то мог сказать, чем это чревато, тем более что сам был в Афганистане. Он должен был предупредить: «Нельзя этого делать», а Грачев, наоборот, с три короба наобещал: «Мы сейчас десантируемся одним полком и все», — то есть хотел первому лицу понравиться, угодить. Чем Паша плох? Пытался угадать желание президента, когда тот его еще не озвучил.
— Опасное дело!
— Вот именно, а я этого терпеть не могу! Почему я одиннадцать лет рядом с Ельциным продержался? Потому что никогда не торопился исполнять на свою голову первый приказ: знал, что через десять минут может поступить второй — об отмене.
— Вы дружили с Барсуковым и Сосковцом, даже в тяжелое время, когда вас троих уволили, были вместе, но потом вслух посетовали, что ваши друзья скурвились…
— Ну, о Сосковце я не так выразился: о нем сказал одно, о Барсукове — другое, а журналистка их по ошибке в одну кучу смешала. Я же крестил и Олега, и его внука, поэтому, с одной стороны, мы кумовья, а с другой — он мой крестник. Я говорил, что неприлично вести себя так по отношению к крестному отцу, не положено — нас учили, что должно его почитать. Кстати, в прессе опять все переврали: написали, что он наш с Барсуковым крестный отец. Как обычно, вышло: слышали звон, да не знают, где он, — всегда надо к первоисточнику обращаться…
…Барсуков действительно оказался человеком с гнильцой. Пока Коржаков работал, они все, мной прикрываясь, набивали себе мошну, поэтому до сих пор рта не разевают, молчат. Якобы такие хорошие, замечательные: и Бородин, и Барсуков, а на самом деле все они очень богатые и знают, что нажили деньги нечестным путем. Я, например, не боюсь проверок — на случай, если налоговая предъявит претензии, собрал все финансовые документы и чеки, из которых видно, где, сколько и за что получил, а вот если их кое-куда пригласят, показать будет нечего.
— В одном интервью вы подчеркнули: ошибка Ельцина состояла в том, что он окружил себя евреями. Кого вы имели в виду?
— В администрации президента евреем был каждый второй: Илюшин, Филатов, Сатаров… Пожалуйста, ради бога, я же не против них, но если, допустим, у нас в России евреев один процент, то почему в администрации их должна быть половина?
— Хм, а чем это вы объясните?
— Ну, так у Ельцина жена ведь еврейка. Вы что, разве не знали?
— Нет!
— Ее девичья фамилия Гирина — чисто еврейская, а взять имя… Сестра у нее Роза, она — Наина: какой русский так назовет дочерей? Я Ельцину как-то сказал: «Борис Николаевич, Наиной особо вы не хвалитесь». Он сразу набычился: «А что тут такого? Еще Пушкин в своей поэме «Руслан и Людмила» это имя прославил». Я: «Вы хоть раз поэму читали?». — «Нет!». — «Там Наина — злой гений, колдунья, Пушкин вывел ее именно как отрицательный персонаж». Тогда он придумал новую версию: якобы в детстве его супруга была Настей, потом сокращенно ее стали звать Ная, а затем бабах! — и в шестнадцать лет в паспорте вдруг записали Наиной. Такую историю выдавал, и вроде бы проходило.
— Однажды, характеризуя Березовского, вы сказали, что он сумасшедший…
— Думаю, это давно всем понятно.
— Сумасшедший?
— Ну а как еще назвать человека, который начинает вдруг уговаривать кого-то убить, застрелить? Сперва мне казалось, что это шутка, но нет — все было всерьез. Он же ко мне приходил и просил, чтобы я Кобзона пришил, Лужкова, Гусинского…
Я-то совсем по другим вопросам общаться хотел, но он сразу переходил на «мокрые» темы.
— Хм, а каким образом вы должны были устранить, предположим, Кобзона?
— Я себе этого не представлял, поэтому сразу его оборвал: «Слушай, парень, соображай, что несешь, — это все не ко мне!».
— Существует ли аудиокассета, где он вас просит кого-то убить?
— Теоретически она, может, и есть, потому что у меня в кабинете писалось практически все, но я не могу рыться в архивах, искать, где там и что. Согласитесь, летом девяносто шестого я уходил достаточно неожиданно.
— Когда трагически погиб Листьев…
— (Перебивает.) Заказчиками его убийства я однозначно считаю Березовского и Лисовского — эти люди сначала якобы вдрызг разругались, а потом, когда Влада не стало, тут же объединились. Дело все в том, что Листьев выступал против засилья рекламы и готовил серьезные изменения на ОРТ, которое Борис Абрамович практически приватизировал. Березовский рассказывал мне: «Все, рекламы больше не будет, и замечательно, тем более что Лисовский — сволочь, его надо похерить к чертовой матери». Это, впрочем, не помешало им после того, как главная преграда была устранена, создать отдельную компанию и стать друзьями по гроб жизни. Чего же они спелись — просто так, что ли?
Из книги «Борис Ельцин: от рассвета до заката. Послесловие».
«…Борис Абрамыч любил щегольнуть в разговоре обширными и могущественными связями, но лично меня он удивлял уникальными, можно сказать, энциклопедическими познаниями частной жизни любого известного человека — политика, банкира, артиста… У кого что и почему болит, кто с кем и когда завел роман, кто кому изменил и в какой форме — этими сведениями БАБ обладал буквально в академическом объеме. Наверное, он мог бы стать первоклассным репортером “полусветской хроники” какого-нибудь желтого издания вроде “СПИД-инфо” или “Стрингера”, но увы, хотя содержал не только юмашевский “Огонек”.
Другой лейтмотив разговоров БАБа был более прозаичен, но не менее изощрен — он придумывал разные способы устранения Кобзона, Гусинского и Лужкова, причем коварные планы сведения с ними счетов смаковал до мелочей и, не стесняясь, делился особенно удачными, на его взгляд, деталями. Дошло до того, что я начал бояться за Березовского, решив, что у человека клиническое воображение (такое бывает у талантливых математиков, докторов наук)…
Впоследствии оказалось, что у Бориса Абрамовича действительно хроническая болезнь, но совсем из другой области — когда-то эту хворь называли “французской”. Заполучив ее, он по застенчивости вовремя не обратился к врачу, и “болячка” получила хроническое продолжение. Впрочем, каким бы сумасшедшим БАБ ни был, а своего добился — в окружении Ельцина банкира Гусинского стали воспринимать как опасного врага. БАБ регулярно докладывал, где, что и кому Гусинский про президента сказал, как его обозвал и как хочет обмануть, а когда появилось НТВ, Березовский приложил массу усилий, чтобы канал закрыли».
