Иван Конев - Сорок пятый
С таким огнём и с таким сопротивлением нам пришлось столкнуться даже при том условии, что мы окружили и заперли 9-ю армию юго-восточнее Берлина. Естественно, если бы её войска своевременно отступили на Берлинский обвод, они дрались бы там ожесточенно и усилили оборонительные возможности Берлинского гарнизона. Но в конечном итоге они могли повлиять своим сопротивлением только на темпы Берлинского сражения, но отнюдь не на его исход. Могло быть и так, что во время отхода 9-я армия была бы смята и разгромлена нашими войсками.
В связи с выходом частей 1-го Украинского фронта к Берлину Ставка установила с шести часов утра 23 апреля новую разграничительную линию между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами.
Как уже говорилось, при разработке плана операции эта разграничительная линия была остановлена на пункте
Люббен. Теперь войска 1-ю Украинского фронта продвинулись далеко на север и северо-запад от Люббена.
Ставка, учитывая сложившееся положение, установила соответствующую ему разграничительную линию: Люббен — Тойпиц — Миттенвальде — Мариендорф — Антгальский вокзал в Берлине. От Люббена наша разграничительная линия была теперь повернута резко на северо-запад, почти на север, и делила Берлин приблизительно пополам.
Одновременно с этим Ставка потребовала от нас — от маршала Жукова и от меня — не позднее 24 апреля завершить окружение франкфуртско-губенской группировки противника и ни в коем случае не допустить её прорыва ни на Берлин, ни в западном или юго-западном направлении.
Над итогами дня и в связи с полученными от Ставки указаниями пришлось в ночь на 23 апреля как следует поработать.
Армии Рыбалко было приказано на следующий день принять все необходимые меры для того, чтобы утром 24 апреля форсировать Тельтов-канал и ворваться непосредственно в Берлин. День 23 апреля использовать для подготовки наступления.
Командующему 28-й армией Лучинскому было приказано, продолжая наступать главными силами армии на Берлин с юга, одновременно двумя дивизиями занять рубеж Тойпиц — Басдорф, перехватить там все дороги между озерами и организовать прочную противотанковую и противопехотную оборону, чтобы не допустить на этом участке попыток прорыва 9-й и остатков 4-й вражеских армий через тылы нашего фронта на запад и на юго-запад.
Командующий 3-й гвардейской армией Гордов получил задачу развернуть активные действия против окружённых частей 9-й немецкой армии, которая была теперь его основным противником.
Рыбалко, наряду с подготовкой к форсированию Тельтов-канала, было приказано на следующий день овладеть пригородом Берлина Букков и принять меры к тому, чтобы сомкнуться в тылу франкфуртско-губенской группировки неприятеля с войсками 1-го Белорусского фронта.
Таковы были мои основные распоряжения в ночь на 23 апреля.
23 апреля
На северном берегу Тельтов-канала немцы подготовили довольно крепкую оборону — отрыли траншеи, воздвигли железобетонные доты, врыли в землю танки и самоходки. Над каналом почти сплошная стена домов — капитальные строения со стенами толщиной метр и больше. По берегу тянутся крупные железобетонные корпуса промышленных предприятий, обращенные к каналу тыловой, глухой стороной и образующие как бы средневековую крепостную стену, спускающуюся к воде. Все это отлично приспособлено к длительной, упорной обороне. Часть мостов через канал подготовлена к взрыву, а часть уже взорвана. Да и сам канал достаточно серьёзное препятствие: ширина его сорок — пятьдесят метров, глубина два-три метра.
Представьте себе теперь этот наполненный водой глубокий и широкий ров с высокими бетонированными, круто обрывающимися берегами. И на двенадцатикилометровом участке канала, куда вышли танкисты Рыбалко, на вражеской стороне согнано все, что оказалось под рукой,— тысяч пятнадцать человек. Плотность тысяча двести человек на километр в условиях городских боёв, надо сказать, очень высокая. И притом у противника больше двухсот пятидесяти орудий и миномётов, сто тридцать танков и бронетранспортеров и свыше пятисот пулемётов. А фаустпатронов — неограниченное количество.
К тому же в сознании оборонявшихся на Тельтов-канале немецко-фашистских солдат и офицеров это последний рубеж, на котором они могли нас удержать. За их спиной Берлин. А кроме Берлина, кроме отчаянной решимости драться до конца, погибнуть, но не пустить нас в Берлин (а такая решимость, судя по ожесточенности боёв, у большинства последних защитников германской столицы была) у них за спиной ещё и эсэсовские «молниеносные» трибуналы, куда немедленно доставляли всех уличенных в дезертирстве.
В этот период (что единодушно подтверждается десятками и сотнями показаний пленных) эсэсовцы и гестаповцы действовали с особой беспощадностью, расстреливали и вешали всякого, кто оставлял позиции или был по каким бы то ни было причинам заподозрен в этом.
В те дни Гитлер, как известно, вел себя как одержимый, заявив даже, что немецкий народ недостоин такого
руководителя, как он. Относясь с ненавистью к собственному народу, он готов был мстить ему за бесславное крушение своей кровавой авантюры.
В Берлине царила атмосфера истерически молниеносных расправ, предельной жестокости. И эта атмосфера, вселяя страх, безусловно, продлила агонию немецкой столицы.
Кого только не было там, на Тельтов-канале, особенно в батальонах фольксштурма, состоявших из кадровых солдат, стариков и подростков, которые плакали, но дрались и поджигали фаустпатронами наши танки
Днем артиллерийский корпус Кожухова и другие артиллерийские соединения прорыва ускоренным маршем продвигались к Берлину. К утру 24-го они уже должны были стоять на позициях и обеспечивать переправу Рыбалко через Тельтов-канал.
Легко можно представить себе, какими темпами проходил стопятидесятикилометровый марш, для обеспечения которого помимо собственных транспортных средств артиллеристы получили ещё тысячу триста фронтовых автомашин.
Сроки для перегруппировки были крайне сжатыми. При этом приходилось снимать артиллерию с позиций ночью, чтобы противник ничего не заподозрил.
Вражеская авиация не могла действовать большими группами, но одиночные разведывательные самолёты все время летали над полем боя, в том числе летал и наш старый враг — разведчик «фокке-вульф», или, как мы его называли, «рама». Так что возможности для наблюдения, хоть и ограниченные, у немцев ещё оставались.
«Рама» доживала тогда свои последние дни. Но те, кто видел её, не могли забыть, сколько неприятностей она доставила нам на войне. Я не раз наблюдал на разных фронтах действия этих самолётов — они были и разведчиками, и корректировщиками артиллерийского огня — и, скажу откровенно, очень жалел, что на всем протяжении войны мы так и не завели у себя ничего подобного этой «раме». А как нам нужен был хороший, специальный самолёт для выполнения аналогичных задач!
