Никлас Бурлак - Американский доброволец в Красной армии. На Т-34 от Курской дуги до Рейхстага. Воспоминания офицера-разведчика. 1943–1945
20 мая 1941 года, за месяц и два дня до начала Великой Отечественной войны, Оксана закончила восьмой класс средней школы, была принята в комсомол и собиралась провести летние каникулы на Волге, работая пионервожатой в детском лагере для младшеклассников. Но начавшаяся война сломала все планы.
Отца призвали в армию, старшего брата Оксаны — Василия — зачислили курсантом в бронетанковое училище. Как рассказала мне Оксана, в сентябре 1941 года в сталинградской газете появилось объявление о том, что для девушек, достигших 16-летнего возраста, при медицинском училище открываются курсы ускоренной подготовки медсестер для работы в военных эвакогоспиталях. И три подруги, закончившие восьмой класс средней школы круглыми отличницами: Оксана — украинка, Мария — русская и Раиса — еврейка, решили поступить на эти курсы, хотя им исполнилось лишь по четырнадцать лет. Приемной комиссии на курсах они, три рослые девушки, сказали, что им по шестнадцать, а их метрики и аттестаты утеряны во время бомбежки. Сказали, что мечтают стать «ускоренными» медицинскими сестрами в эвакогоспиталях. Если бы время было не военное, вряд ли их приняли бы без документов.
— А мамам вы сказали о своем решении? — спросил я Оксану.
— Сказали. И наши мамы поначалу грозились пойти на курсы и сказать, что нам нет еще пятнадцати лет. Но Раиса, Мария и я объявили: «Если пойдете туда, мы просто сбежим из дома на фронт и будем без всяких курсов вытаскивать тяжелораненых с поля боя». Мы ведь это в школе проходили.
— И что же мамы?
— Мамы решили: лучше уж курсы, чем побег из дома на фронт. Возможно, надеялись, что через год войне придет конец и их доченьки вернутся в школу, сядут за парты… Мы с детства дружили: вместе ходили в детсад, вместе поступили в школу, вместе читали книги, ходили в кино, на школьные вечера танцев. Любили одних и тех же героев.
— Василия Ивановича Чапаева?
— Нет. Он для мальчишек. А ты «Музыкальную историю» смотрел?
— Смотрел. Значит, Лемешев был вашим героем?
— Да, мы были, можно сказать, «лемешистками». Да у нас полкласса девчонок такими были. А другая половина — «козлитянками» были, то есть любительницами Козловского. И Лемешев, и Козловский пели арию Ленского в опере «Евгений Онегин»… А тебе, Николасик, в «Музыкальной истории», наверное, понравилась Федорова?
— Угадала! Хотя ей, Федоровой, далеко до Дины Дурбин. — Я не смог устоять, чтобы не перевести разговор на свою любимую актрису. — Знаешь, что в Дину Дурбин после фильма «Сестра его дворецкого» влюбились четверо глав государств? Так было написано в одном из голливудских журналов, мой старший брат Майк получал их из Америки.
— Кто же? — спросила Оксана.
— Черчиль — раз; Рузвельт — два; Чан Кайши — три и товарищ Сталин — четыре.
— И ты, Николасик, — пять!
— О да! — ответил я и добавил: — В своих мечтах и во сне. Но мне очень повезло, Принцесса! В жизни я встретил реальную Дину Дурбин, которая краше знаменитой американской кинозвезды.
— Да? — шутливо возмутилась Оксана. — А как ее зовут? Где она живет? У тебя с ней переписка?
— Как ее зовут, ты прекрасно знаешь, Принцесса моя дорогая. Живет она рядом со мной. Переписка нам не нужна: мы с ней общаемся живьем!
Оксана улыбнулась. Нам было хорошо вдвоем…
Оксана продолжила свой рассказ:
— В августе 42-го года нас направили в Саратовский эвакогоспиталь. А после того, как в налете на Сталинград погибло более сорока тысяч военных и гражданских, мы вернулись в Сталинград. Нас направили служить медсестрами в 62-ю армию генерала Чуйкова.
— Всех троих?
— Да, Раису, Машу и меня.
— Наверное, тяжело было среди одних мужчин?
— Знаешь, был такой случай… Мы стояли на левом берегу Волги. Начштаба одного из батальонов в полку оказался наш бывший учитель физкультуры Гришка. Он бегал за каждой юбкой. Этот Гришка в чине капитана вызвал меня к себе в штаб. Он очень обрадовался моему приходу. Я-то думала, что он меня вызывает по делу. А он… он уже подвыпил, усаживает меня рядом с собой, достает из стола начатую бутылку водки и заявляет: мол, у него день рождения и он хочет его провести со мной. Наливает стакан водки себе и стакан мне. Я из вежливости его поздравила, пригубила стакан, поставила на стол, встала и собралась уходить. Он тоже вскочил на ноги, схватил меня и полез целоваться. У меня от этой наглости закружилась голова, и я, не помня себя от возмущения, откусила ему часть верхней губы. Он залился кровью, испачкался и меня испачкал. Я растерялась, перепугалась и, не помня себя, выскочила. Примчалась в комнату, где мы жили втроем с Машей и Раей. Они видят — я вся в крови, перепугались. Стали спрашивать, что произошло. У меня нервы сдали, я на них накричала: «Вместо того чтобы задавать мне вопросы, хватайте бинты и бегите перевязывать раненого Гришку!» Они убежали. А я бросилась в чем была на койку и разрыдалась. Рыдала, пока не вернулись мои девчонки. Гришку отвезли в медсанбат… Оперировали. У него нарушилась речь, и он стал нестроевым.
— И что потом? — спросил я.
— Потом? — усмехнулась Оксана. — Потом мужики стали нас обходить другой дорогой. О нас троих стали говорить: «Это те, что губы откусывают!»
Вскоре мы вместе с частями 62-й армии переправились на правый берег, где уже шли бои за Сталинград. Таскали из-под огня тяжелораненых. Там уж к нам никто не приставал. Не до того было!
— А что стало с вашей троицей? — спросил я.
Лицо у моей Оксаны помрачнело.
— 7 ноября 1942 года, в годовщину Октябрьской революции, нашей Раечке исполнилось полных пятнадцать лет. По случаю праздника нам выдали по сто грамм водки. Хозяйственники, правда, водку эту разбавляли, но все равно она была крепкой. Выпили за здоровье Раечки и втроем тихонечко спели нашу любимую…
Синенький, скромный платочек
Падал с опущенных плеч.
Ты говорила, что не забудешь
Милых и радостных встреч…
А на другой день — 8 ноября — Рая вытаскивала из-под огня тяжелораненого офицера. Ей оставалось не более метра до траншеи, как вдруг их обоих накрыло артиллерийским снарядом… Останки Раечки мы завернули в плащ-палатку и спустились к берегу Волги… Вырыли неглубокую могилку… Закрыли ее изуродованное взрывом лицо синим платочком — у нас троих вроде талисмана были такие…
Оксана умолкла. Слезы катились по ее щекам, она их не вытирала.
— …А что с Марией? — спросил я.
— От нее на Тракторном вообще ничего не осталось. Разнесло тяжелой авиабомбой. Мне только показали огромную воронку…
Я слушал печальные воспоминания моей любимой и снова и снова думал о том, что все на войне боятся смерти — хозяйки всего и вся! Если кто-то, включая настоящих героев, скажут, что они не боятся смерти, не верьте им.
