Клэр Томалин - Жизнь Джейн Остин
Он же не позволил себе долго сокрушаться из-за отказа Элизы. Как и все Остины, Джеймс был реалистом и знал, что для ведения хозяйства ему необходима жена. Если одна невеста отказала, нужно попросту отыскать другую. И она тут же нашлась. Сложно не заподозрить миссис Остин в том, что она поучаствовала в устройстве этого брака, пригласив свою любимицу, двадцатишестилетнюю Мэри Ллойд, погостить в Стивентоне. Выбор был вполне естественным — Ллойды дружили с Остинами, к тому же некоторое время жили в доме священника в Дине, так что брак с Джеймсом означал для Мэри возвращение в хорошо знакомое жилище. 30 ноября 1796 года миссис Остин написала будущей невестке письмо по случаю помолвки, в котором выразила свое восхищение и радость: «Доведись мне делать этот выбор, дорогая Мэри, именно ты была бы той, кого бы я желала видеть супругой Джеймса, матерью Анны и моей дочерью… Если в чем-то я и могу быть уверена в этом ненадежном мире, так это в том, что ты осчастливишь всех троих…»
Союз этот и в самом деле стал счастливым, хотя Мэри, чье лицо было изрыто оспинками, ужасно ревновала Джеймса к прежней пассии, Элизе, и, как считала Джейн, держала мужа в ежовых рукавицах. Джеймс смирился с тем, что его элегантная кузина никогда не получала приглашений в их дом. И хотя он привык хранить записи и свидетельства о всех важнейших событиях своей жизни (например, тщательно сберегал письма матери), среди его бумаг не осталось никаких упоминаний о поездке во Францию и визите к графу Капо де Фейиду. Согласно семейному преданию, Мэри Остин, надолго пережившая Элизу, отзывалась о ней дурно до конца своих дней. Такими глубокими были злость и ревность к сопернице. Ни в чем не повинная (или изображавшая, что неповинна) Элиза говорила о выборе Джеймса мягко и снисходительно: «Она не богата и не красива, зато обладает здравым смыслом и чувством юмора»[109].
Джеймс и Мэри обвенчались снежным январским днем в местечке Хёрстборн-Террант, близ Ибторпа, где миссис Ллойд жила с дочерьми. Джеймс так написал об этом дне:
Холодно было, и все вокруг
Свежим снегом покрылось вдруг.
И все же солнце ярким лучом
Вспыхнуло в речке, раскрасило холм,
Словно заставив зиму саму
Расплыться в улыбке, вспомнив весну.
К новобрачной являлись с визитами. Миссис Шут нашла ее «совсем непосредственной и очень приятной», да и все местное общество очень хорошо приняло новую миссис Джеймс Остин. Даже отец первой жены Джеймса, генерал Мэттью, смотрел на этот брак вполне благосклонно. И только малышка Анна, вернувшаяся в Дин из Стивентона, вовсе не была довольна. Отношения между ней и мачехой не сложились, и Джейн, преданная племяннице всей душой, тоже так никогда и не смогла перебороть свою неприязнь к Мэри.
Джеймс и Мэри поженились в начале 1797 года, весть о смерти Тома Фаула пришла в мае, а в июне Элиза де Фейид последовала совету своего поверенного и распорядилась, чтобы капиталы, положенные на ее имя Уорреном Гастингсом, были изъяты из-под попечения доверителей, в частности ее дяди Остина, и стали напрямую доступны ей. Это было сделано незамедлительно, и шесть месяцев спустя, в последний день года, Элиза повенчалась с Генри в церкви богатого лондонского района Мэрилебоун. Если Остинов сообщение это и застало врасплох, то отец семейства, во всяком случае, порадовался свадьбе племянницы и своего любимца-сына настолько, что отправил ему в полк весомую сумму в сорок фунтов, — их должно было хватить на изрядное празднование. Впрочем, в 1797 году, когда война вошла в самую опасную стадию, шампанское в Англии не пили.
Генри исполнилось двадцать шесть лет, Элиза была на десять лет старше. Его офицерское жалованье недавно увеличилось на триста фунтов, поскольку он взял на себя обязанности полкового казначея и был произведен в капитаны, она же могла рассчитывать на то, что осталось от ее состояния, а также на огромное наследство во Франции (если там восстановится прежний строй). Оба были людьми достаточно прагматичными, чтобы понимать взаимную выгоду этого брака, и все же, кажется, между ними и вправду существовало подлинное чувство, которое вспыхивало, разгоралось, потухало и возникало вновь на протяжении многих лет. Похоже, Элизу уязвило намерение Генри жениться на Мэри Пирсон. И потом, ее все больше беспокоило состояние собственных дел: арендная плата в столице росла, слуги требовали увеличить им жалованье, появлялись какие-то новые налоги… Она встретила Генри в Лондоне в мае 1797-го, выяснила, что он отказался от церковной стези, и пришла к выводу, что у него есть виды на будущее. Они задумали встретиться осенью в Восточной Англии. Там должен был квартировать его полк, а Элиза собиралась привезти туда Гастингса ради морских купаний. Вообще-то, в декабре она планировала ехать на север, навестить друзей, так что свадьба, похоже, была сыграна экспромтом. Она написала Уоррену Гастингсу за три дня до нее из своего дома на Манчестер-сквер, объясняя, что Генри «уже некоторое время располагает приличными доходами, и превосходные качества его души, характера и ума вместе с неизменной привязанностью ко мне и заботой о моем мальчике, а также великодушное согласие с моим решением завещать в дальнейшем всю мою собственность последнему побудили меня наконец принять предложение, которое я отклоняла более двух лет»[110].
Здесь была и правда, и доля фантазии. О том, что Генри в 1796 году обручился с Мэри Пирсон, знали не только все Остины (Джейн даже познакомилась с ней), но и сама Элиза, выразившая кузену свое сочувствие, когда он рассказал, что невеста бросила его. К тому же Генри задолжал Элизе немалую сумму, а доходы его были «приличными» для холостяка, но не для целого семейства, особенно исходя из представлений Уоррена Гастингса, да и самой Элизы. Слова о маленьком Гастингсе больше соответствуют действительности. Он тяжело болел в декабре, страдал от судорог и лихорадки. Мальчик теперь мог ходить самостоятельно, но оставался умственно отсталым и хрупким. К счастью, Элиза обзавелась новой служанкой, очень дельной и сноровистой. Очаровательная Франсуаза Бижон уехала со своей восемнадцатилетней дочерью Мари-Маргаритой из французского Кале, спасаясь от террора, и теперь взяла на себя большую часть забот о Гастингсе. Но и сама Элиза продолжала щедро изливать на него свою любовь, а Генри выказывал достаточно внимания к ребенку, чтобы угодить его матери. Вскоре все они отправились в Ипсуич, Элиза ехала с Генри (по дороге кокетливо выражая сомнения в мужнином искусстве управлять коляской), а Гастингс — с мадам Бижон, «попечению которой я без колебаний могу его доверить». Они сняли дом с садом, и мальчик мог целый день проводить на свежем воздухе, что Элиза считала, даже в феврале, целительнее любых лекарств.
