Юрий Дубинин - Дипломатическая быль. Записки посла во Франции
В начале 1965 года С. Виноградов подтвердил французскому президенту приглашение посетить Советский Союз с официальным визитом, сделанное еще в 1960 году Н. Хрущевым.
В Советский Союз был приглашен также министр иностранных дел М. Кув де Мюрвиль, В начале февраля 1966 года Ж. де Бомарше пригласил меня и передал пожелание французской стороны, чтобы до визита М. Кув де Мюрвиля к нам советский министр иностранных дел А. А. Громыко посетил Францию. С этим Москва не замедлила согласиться. Стоит отметить, что министры иностранных дел двух стран ни разу не встречались несколько лет, начиная с 1962 года. Политический сдвиг в отношениях стран начинал приобретать конкретные формы. О точных сроках визита французского президента еще ничего не говорилось, но и в Москве, и в Париже утверждалось понимание, что обмен визитами министров иностранных дел был призван подготовить эту акцию.
Незадолго до прилета А. А. Громыко С. Виноградов должен был покинуть пост посла во Франции. В связи с Этим мне пришла мысль добиться награждения его орденом Почетного Легиона. Я был убежден, что в политическом отношении это хорошо вязалось бы с процессом улучшения отношений между Советским Союзом и Францией. Зная настроения С. Виноградова, я не сомневался, что ему это было бы приятно и в личном плане, но, конечно, не могло быть и речи о том, чтобы завести об этом разговор с ним самим. Вообще я не видел в таком деле советчиков ни вокруг, ни в Москве. Поэтому я отправился прямо в Елисейский дворец, вернее, в очередной раз встретился с обычным моим там собеседником — де Сен-Лежье в одном из ресторанов на Елисейских полях. Ему я и поведал замысел. Личная реакция собеседника была сразу самой положительной, с той лишь оговоркой, что инициатива такой акции должна была исходить по французским порядкам от Кэ д’Орсе и поэтому требовалось «подбросить» эту идею Кув де Мюрвилю и поработать с ним. К счастью, эти хлопоты де Сен-Лежье взял на себя. Однако он, в свою очередь, задал мне вполне естественный вопрос: уверен ли я в положительном отношении Москвы, если Париж выступит с соответствующим предложением? Дело-то было необычное. Это поставило меня в непростое положение. Я бы предпочел, чтобы Париж выступил с инициативой, не задавая мне подобных вопросов, хотя отдавал себе отчет, что хочу слишком многого. В складывавшихся обстоятельствах благоприятную реакцию в Москве можно было предполагать с большой степенью уверенности, но для того, чтобы дать ответ, необходима была полная ясность, а это требовало в Москве решения руководства. Для такого решения надо было написать в Москву телеграмму. Телеграмму же мог подписать только посол. Вот и пришлось мне, вернувшись в посольство, поведать Виноградову обо всем. Он не проронил ни слова, что я истолковал как хороший признак, и отправился писать телеграмму. Москва ответила согласием. Сергей Александрович стал кавалером ордена Почетного Легиона высшей степени. Вручил ему этот орден позже в Москве во французском посольстве Кув де Мюрвиль по случаю своего визита к нам. Напряженная программа визита не давала возможности организовать специальную церемонию. Вечером того же дня Кув де Мюрвиль, увидев меня на ужине, воскликнул:
— Смотри-ка, вот и Дубинин, — и, обернувшись к стоявшему рядом Бомарше, добавил:
— Жак, как же это мы не догадались пригласить его в посольство вместе с Виноградовым? Это же все его дела!
Хорошо, подумал я, что он не сказал «проделки».
* * *Провожая Виноградова, президент Франции на завтраке в его честь отметил наличие «общей и расширяющейся зоны согласия и сотрудничества» в политике советского и французского правительств и подчеркнул, что народы двух стран «вдохновляет теперь необходимость сосуществования и мира». В складывавшихся тогда советско-французских отношениях президент Франции усматривал «начало успеха европейской, а тем самым и международной политики».
С. Виноградов проработал во Франции почти 12 лет, проявил себя как последовательный сторонник дружбы двух стран. Стоило это ему немалых неприятностей в Международном отделе ЦК КПСС, где идеологическим соображениям, в частности при оценке де Голля, зачастую придавалось чрезмерное значение. В самом посольстве в большое испытание превращались для него ежегодные выборы в партийный комитет, на которых число получаемых им голосов против приближалось к критической отметке, за которой могло последовать неизбрание со всеми неприятными для тех времен последствиями. И содержание его политической линии, и методы работы, в основе которых лежали широкие контакты с французскими представителями, не воспринимались многими сотрудниками посольства или, во всяком случае, были связаны с таким уровнем требований, к которому они оказывались не готовыми.
Поскольку я открыто и активно следовал той же линии поведения, доставалось порой и мне, правда, как правило, исподтишка, потому что при публичных наскоках я спуска не давал.
Так, когда прибыл новый посол В. А. Зорин, резидент, имевший, как и я, положение советника посольства, предпринял мелкую диверсию в возне за старшинство. Дело в том, что, оставляя меня временным поверенным в делах во Франции, С. Виноградов должен был официально заявить меня французскому МИДу в качестве первого советника через голову более чем десятка других советников посольства, назначенных на их должности раньше меня. Резидент, как мне было известно, протестовал и тогда, но безуспешно. Теперь же он дал указание сотруднику, ответственному за протокол, — им был замечательный молодой латыш Яундземс — поставить его фамилию в списке советников при очередной информации Кэ д’Орсе о составе посольства выше, чем мою. Амбициозность этого человека противоречила всякому здравому смыслу, но его требование было жестким, и Яундземс, разводя руками, пришел ко мне с вопросом, как ему быть. Я посоветовал все честно доложить послу, которому и надлежало утвердить соответствующую ноту в МИД Франции. В. Зорин все оставил, как было при Виноградове.
С новым послом мы никогда не были знакомы раньше, но он ценил мою работу. Особым достоинством этого было то, что внутренне он не был готов в полной мере воспринять складывавшийся в отношениях между СССР и Францией курс, но уважал защищавшиеся мною позиции, почти всегда соглашался с ними, хотя советники из-за угла порой сбивали его с толку. В контактах с французами он был суховат, не мог вести с ними бесед на французском языке даже на протокольные темы, как это делал С. Виноградов. Эти обстоятельства еще в большей степени расширили мои связи во французском обществе за счет знакомых С. Виноградова.
