Михаил Колесников - Сухэ-Батор
В Россию, в Россию, на север!..
НА СЕВЕР, В РОССИЮ!
Сухэ-Батор, продал свою юрту и простился с семьей. Он был как путник, томимый жаждой и стремящийся к далекому источнику. С Сухэ-Батором отправлялись еще пять человек. Делегаты были взбудоражены. Из Урги решили выбираться поодиночке.
Сухэ-Батор отправлялся в путь под вымышленным именем. Он — купец Тумур, едущий за покупкой телег. Одет был купец Тумур в новенький чесучовый халат, янтарный мундштук трубки-гансы, небрежно засунутой за голенище гутула, лишний раз свидетельствовал о зажиточности и благосостоянии. Особенно хорош был ташюр — бамбуковое кнутовище с костяной ручкой. И никто не знал, что белую костяную ручку можно отвернуть; тогда окажется, что внутри ташюра запрятано письмо с печатью самого «многими возведенного».
И прежде чем покинуть пределы Монголии, Сухэ-Батор решил побывать у тех, к кому всегда рвалось его сердце. Он под покровом темноты прокрался к знакомому домику, осторожно постучал в ставню. Кучеренко и Гембаржевский ждали его. Только сейчас, в свете керосиновой лампы, Сухэ-Батор разглядел, как они оба постарели за последний год. Под глазами Кучеренко были желтые мешки.
— Сегодня мы уезжаем в Россию, — сказал Сухэ-Батор. — Я везу письмо к Советскому правительству. Пришел сказать вам спасибо за все от имени Монгольской Народной партии.
Друзья обнялись. Доктора Цибектарова не было: он выехал по делам в кочевье.
— Передайте русским товарищам от нас глубокий поклон, — произнес Кучеренко. — Скажите, что мы гордимся возложенной на нас миссией. Мы верим, что скоро, очень скоро весь Дальний Восток будет очищен от интервентов и белогвардейской сволочи, и за это дело не пожалеем своих жизней…
Настроенный радостно Гембаржевский негромко напевал:
Мы смело в бой пойдем
За власть Советов
И, как один, умрем
В борьбе за это…
Затем стиснул в объятиях Сухэ, прослезился:
— Верный друг Сухэ-Батор… Скажите Чойбалсану, что мы восхищены его смелостью. Встретит вас Сороковиков. Он ждет вашу делегацию. Поедете в Москву, может быть, повидаете Владимира Ильича… Почему мне не двадцать семь лет?!.
Печаль овладела Сухэ-Батором. Но не мог он знать, что это их последняя встреча и что он больше никогда-никогда не увидит мягких, ласковых глаз Кучеренко и приветливую улыбку на губах Гембаржевского…
Новоявленный купец Тумур 15 июля 1920 года покинул Ургу. Делегаты несколько раз меняли направление, встречным отвечали, что едут по торговым делам.
В это же самое время из Урги в Пекин спешно выехала еще одна делегация во главе с Чжалханцзой хутухтой. В делегацию входили Цэцэн-хан, Дэлэв хутухта и другие влиятельные люди. Миссия должна была выразить чувства преданности «благодарного» народа правительству Срединной республики. Кроме того, Чжалханцза тайно вез письмо с печатью «многими возведенного». Письмо надлежало вручить американскому консулу в Калгане. Богдо-гэгэн просил у Америки помощи и защиты от ненавистных китайцев. Точно такое же письмо с такой же печатью, но адресованное Японии, обязался передать министр Цецен-ван через японского консула в Хайларе.
А Сухэ-Батор стремился на север. На шестые сутки делегаты благополучно прибыли в урочище на южном берегу Иро. Здесь стояла юрта старого приятеля Сухэ-Батора пастуха Пунцука. Пунцук Захлебнулся от радости, увидев своего «бакши».
— Дорогой гость, желанный гость!.. — то и дело повторял он. — Сейчас мы сделаем барашку чик-чик.
Он суетился, смеялся, с восхищением разглядывал своего бывшего худжирбуланского командира. Правда, его несколько смущала богатая одежда гостя.
«Неужели стал купцом и разбогател?.. Сухэ-Батор, который всегда презрительно отзывался о купцах! время меняет людей». Но как бы то ни было, Пунцук рад был гостю. Раньше в Худжирбулане Сухэ-Батор и Пунцук разговаривали запросто. Сухэ-Батор клеймил позором продажное правительство и богатеев и призывал копить силы для борьбы за свободу. Позже, демобилизовавшись и приехав в родные края, Пунцук не раз слышал от разных людей о славных делах Сухэ-Батора. Даже о листовках в Урге рассказывали Пунцуку. Пунцук скучал о своем «бакши» и все время рвался в Ургу; ему думалось, что боевой командир ждет его, чтобы послать на ответственное задание.
Пунцук любовался гансой с янтарным мундштуком, ощупывал ташюр с костяной рукоятью. Разбогател Сухэ-Батор! Как с ним разговаривать теперь?
А Сухэ-Батор ел баранину, рвал ее руками, сало стекало по пальцам, запивал холодным кумысом, все время подмигивая хозяину, улыбался.
Когда же улеглись на кошмы, как бы невзначай спросил:
— А где прячешь худжирбуланскую винтовку?
И рассмеялся. Потом сказал серьезно:
— Ты обознался, почтенный. Откуда ты взял, что меня зовут Сухэ-Батор? Сухэ-Батор — известный бунтовщик, смутьян. Слышал от многих, призывает всех аратов делать революцию по примеру русских. Листовки всякие расклеивает, сеет недовольство. Говорит, что наших благодетелей гаминов нужно уничтожать, как бешеных волков. Разве не долг всякого верноподданного при встрече с этим злодеем немедленно заявить о «нем властям и получить за это вознаграждение? Да попадись мне этот возмутитель, уж я посчитался бы с ним!.. А меня, досточтимый, зовут Тумуром. Я торговый человек и еду в Троицкосавск покупать телеги. А это — мои друзья, помощники. Не согласишься ли ты, добрый человек, проводить нас до границы? А там уж мы и сами дорогу найдем.
Губы Пунцука затряслись от сдерживаемого смеха. Он вскочил и схватился за живот. В горле что-то клокотало. Наконец вытер рукавом халата слезы и растянулся на шердыке:
— Чуть не умер от смеха! А я-то, глупый ишак, чуть было не поверил, что вы в самом деле подались в купцы. Винтовочка худжирбуланская всегда при мне, ждет, скучает по головам гаминов. Не жалею на нее масла. Жду вашего приказа, бакши! Долго ли ждать?
— Недолго, товарищ Пунцук, совсем недолго. Едем мы в Советскую Россию по важному делу, и ты должен помочь нам. К Ленину едем…
Пунцук опять поднялся.
— Располагайте моей жизнью, учитель! — твердо сказал он. — Зачем Пунцуку жизнь, если землю переполняют народные слезы? Затосковал я здесь по былым походам, и конь мой начинает дряхлеть.
Два дня отдыхали делегаты в юрте Пунцука. А затем сели на коней. К утру прибыли в местечко Бурдэт, находившееся восточнее Кяхты. Остановились в юрте бурята — приятеля Пунцука. Приземистый бурят с узкими-узкими глазами, будто у сердитой кошки — манула, с неприязнью оглядел гостей. Его редкие усики топорщились. Он все допытывался, зачем Сухэ-Батор и его друзья едут в Троицкосавск, поглаживал ташюр с костяной рукояткой, небрежно оставленный Сухэ-Батором на кошмах.
