Владимир Хазан - Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)
Как всякая история, не лишенная детективных обертонов, да к тому же вызвавшая столько общественных пересудов, трагический финал Гапона оброс всевозможными мистическими слухами и неправдоподобными легендами. Уже после того как тело было найдено, ходили разговоры, что Гапон жив и скоро объявится. В газете «XX век» было напечатано письмо рабочего Ивана Алексеева, в котором рассказывалась следующая трогательная история (1906. № 37. 5 (18) мая. С. 2):
Честь имею довести до сведения редакции газеты «XX век» нижеследующее. Был уже час ночи, когда я проходил вчера с сыном, мальчиком, по Лештукову пер. Дойдя до угла, я увидел темную фигуру человека, который, неся в руках какой-то ящик, обогнал нас, торопясь сесть на извозчика. Когда я взглянул ему в лицо, он показался мне очень знакомым. В то же время мой сын закричал: «Смотри, отец, вот прошел Гапон». Тогда мы оба подошли к нему, назвав его по имени. Он быстро обернулся и схватился за карман пальто, но, узнавши меня, улыбнулся и спросил, как мы живем. Я сказал, что мы боялись за него, когда говорили о его смерти в Финляндии, но не поверили. «Полиция попалась в ловушку и уже похоронила меня с разрешения губернатора, – сказал Гапон, – скоро я сам покажусь кому нужно». Он дал тут же моему сыну 1 рубль, а мне для моей семьи 15 рублей, когда узнал от меня, что мы нуждаемся. Потом он достал накладной парик с бородой и быстро одел его, говоря, что не хочет встретиться с сыщиками, которых много. Затем, когда мы дошли до извозчика, он сказал: «Поезжай прямо», – попрощался с нами и уехал. Гапона я хорошо знал раньше, так как он ночевал у меня один раз в прошлом году, будучи 3 мая в Петербурге.
Рабочий патронного завода
Иван Алексеев
3 мая 1906 г.
В ответ на эти небылицы А.К. Уздалевой, бывшей при жизни Гапона его гражданской женой, пришлось даже обратиться с письмом в редакцию газеты «XX века» (1906. № 47. 15 (28) мая. С. 3):
М. Г. В то время, когда труп моего гражданского мужа, Г.А. Гапона, задушенного рукою злодея, был спрятан на даче Звержинского, в Озерках и уже разлагался, в это время в различных газетах появлялись сведения, что Г.А. Гапон жив. Его постоянно видели то в Финляндии, то в Петербурге. Наконец, 28 апреля труп моего мужа был найден на даче Звержинской. Его признали присяжный поверенный С.П. Марголин и все рабочие, его видевшие на даче. Я шла за гробом моего мужа, я видела его лицо, хорошо сохранившееся, и, конечно, не могла принять кого-либо другого за него. Казалось бы, что после его похорон все слухи о том, что Г.А. Гапон жив, должны были прекратиться. И что же? На третий или на четвертый день после его похорон в некоторых газетах вновь стали являться сведения, что Гапон жив и что будто бы мне не дали посмотреть на труп. Наконец, третьего дня я прочла в одной из газет, что Г.А. Гапон приехал ко мне в Териоки и мы с ним куда-то уехали.
Мой муж умер. Он свел все счеты с жизнью, а между тем чуть ли не каждый день терзается его память.
Позвольте мне чрез посредство вашей уважаемой газеты обратить внимание на тех людей, которые подле его могилы не то издеваются, не то измышляют постоянные сказки о том, что он жив, ввиду неизвестных мне соображений.
Годы спустя журналист и литератор Л.М. Василевский рассказывал о многочисленных мистификациях, которые были связаны с казнью Гапона. По одной из них выходило, что Гапон не погиб – казнили совершенно другого человека, а подлинный должен вскоре вернуться в Россию (Василевский Л. 1922: 8–9).
Обращаясь к свидетельствам менее мистическим, следует признать, что в том, как расправились с предателем, даже спустя более чем 100 лет, прошедших с тех пор, многое остается таинственным и неясным. Мы не имеем достоверных данных, сколько человек и кто именно участвовал в казни, исключая, естественно, самого Рутенберга и A.A. Дикгофа-Дерента-ля (см. также приведенное в Приложении И. 3 письмо Ракитина Рутенбергу)39. Так, например, полиция была убеждена в причастности к делу некой девицы Елены Семеновны Бильдштейн (или Белыитейн), дочери купца из Екатеринбурга, слушательницы сельскохозяйственных курсов (см. об этом в докладной записке С.Е. Виссарионова, Приложение I. 2). Остается загадкой, имела ли эта девица с неустойчивой и то и дело искажаемой фамилией материальную плоть или родилась в воображении определенной части рабочих о своем кумире, в донесениях филеров и доносах газетчиков? В «нововременском» клеветническом фельетоне, плоде пера И.Ф. Манасевича-Мануйлова, фрагмент из которого приводится ниже, она фигурирует как Гольдштейн (Маска 1906: З)40, а в идентичном, написанном почти слово в слово – из черносотенной газеты «Свет» – как Больдштейн (Д. 1906: 3).
Еще до обнаружения трупа Гапона, 16 апреля 1906 г., Манасевич-Мануйлов писал в «Новом времени»:
– Отец Гапон убит, теперь для нас это вполне ясно! – с грустью и со слезами на глазах сказал мне один рабочий, близкий человек «герою 9 января». – 27 марта Гапон послал одного из своих приверженцев, – продолжает мой собеседник, – на Кирочную, д. 12, где он должнен был увидеться с некоей г-жой Гольдштейн. Этому свиданию Гапон придавал большое значение и, отправляя своего друга, неоднократно твердил: «Смотри, не забудь пароль, а то она не станет говорить с тобой». Рабочий должен был сказать: «Пять звезд». И действительно, войдя в квартиру, он встретил очень приветливую даму, которая, услыхав условное слово, заметила: «Хорошо… подождите немного. Я исполню мою миссию». Сказав это, она исчезла, оставив рабочего ожидать. Прошло двадцать пять минут… Раздался звонок, и вернулась г-жа Гольдштейн. «Дома нет, – несколько взволнованно заявила она рабочему. – Я ответа дать не могу». В это время снова раздался звонок, и в прихожую вошла толстая, румяная еврейского типа женщина, которую рабочий сейчас же узнал, так как он не раз ее встречал у Гапона. Г-жа Гольдштейн отвела ее в сторону и, переговорив с ней, сказала рабочему: «Передайте тому, кто вас послал, что он ответ знает, так как с ним уже видались». Рабочий ушел на квартиру Гапона, чтобы дать ему ответ, но его не было. 27 марта рабочий этот тоже не видал Гапона, а 29 он решил отправиться в Териоки и узнать, что с ним случилось, от его сожительницы. Последняя заявила, что все эти дни он домой не возвращался. 30 марта тот же рабочий, не видя Гапона и беспокоясь, что с ним случилось, направился к г-же Гольдштейн, желая узнать, состоялось ли свидание, о котором говорил Гапон и которому придавал очень большое значение. «Вы увидите, – говорил он, – что я сумею устроить очень большое дело и у меня будут значительные деньги, которые я отдам на рабочие организации». В чем же дело? – допрашивали рабочие. «Ничего сказать не могу. У меня свидание у Кюба на Морской. Потом узнаете…» Г-жа Гольдштейн встретила на этот раз рабочего куда менее приветливо и просила его прийти за ответом вечером того же 30 марта. Рабочий пошел к ней 31 марта. Г-жа Гольдштейн сказала ему, что барышню, которая «все знает», она не видела, но получила от нее записку следующего содержания: «Случилась очень большая неприятность, я должна немедленно выехать из Петербурга. Скоро напишу». Ответ г-жи Гольдштейн рабочего не удовлетворил, и он спросил ее: «А вы, сударыня, знаете, что Георгий Гапон исчез после свидания с тем лицом, к которому ходила барышня и которого она, конечно, знает?» Слова эти как будто удивили г-жу Гольдштейн, и она не скрыла некоторого своего недовольства: «Да разве Гапон был с “ними” в сношениях… Я не могу себе представить, чтобы такие люди имели дело с Гапоном. Во всяком случае, вы успокойтесь… Тревоги не делайте». «Но куда же исчезла барышня? Пусть она скажет, что стало с Гапоном?» «Барышня и другие лица принуждены были скрыться, так как опасались “провала” целой организации… Поймите это и успокойтесь».
