Владимир Хазан - Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)
<…> не случайно «Джон Крафтон» сел на мель, и не случайно нашел водолаз затонувшую яхту и оружие… (Агафонов 2004/1918: 252).
Не станем фантазировать относительно того, как сумел Азеф подготовить неудачную навигацию «Джона Крафтона». Ограничимся лишь указанием на то, что даже закончись рейс вполне удачно, участвовавший в планируемой операции Рутенберг (и не просто участвовавший, а назначенный ответственным от эсеровского ЦК за прием оружия) расстроить провокацию Азефа все равно бы не смог. Выданный полиции другим провокатором – Н.Ю. Татаровым30, 20 июня он был арестован31 и несколько месяцев провел в Петропавловской крепости. Вышел только после амнистии 17 октября 1905 г. (ДГ: 44-5)32.
С этого времени начинается последний – самый драматичный – этап в отношениях Рутенберга и бывшего попа. Сблизившийся с Департаментом полиции, Гапон, этот, как его метко окрестил В. Лебедев, «Лжедмитрий от революции» (Лебедев 1942, № 10551: 2), сам вряд ли представлял собой в мире политического сыска «крупную птицу», каковой являлся, скажем, Азеф. Однако мечтавший о настоящей «большой игре», он испытывал крайнюю потребность в источниках информации. Рутенберг, принадлежавший к числу близких ему людей, которому он бесконечно доверял и перед которым мог, не таясь, раскрыть карты, был идеальным, на его взгляд, сообщником. Пользовавшийся высоким авторитетом в партийных кругах, которого у героя 9 января не было и быть не могло, Рутенберг мог – так, по крайней мере, думалось Гапону и его новому хозяину П.И. Рачковскому33 (Мартынов 1972: 303) – проникать в те недоступные сферы нелегальной жизни и деятельности террористов, доступ в которые на торгах революционными тайнами оплачивался бы по самому высокому тарифу. Взявшись, как пишет сам Рутенберг, «соблазнить» его (ДГ: 58), Гапон после нескольких свиданий посвятил друга в свои сокровенные планы. Однако завербовать в провокаторы такого преданного революции и стойкого в своих убеждениях человека, как Мартын-Рутенберг, Талону не удалось: о новом витке в политической эволюции отставного священника и о своих встречах с ним, где тот настойчиво его «соблазнял», Рутенберг сразу же сообщил члену эсеровского ЦК Азефу, находившемуся в то время в Гельсингфорсе. Широко расцитированная реакция Азефа на это сообщение – «с Талоном надо было покончить как с гадиной» (ДГ: 62), – безусловно, скрывала неведомый тогда Рутенбергу подтекст: «великий провокатор» был обуреваем ревностью и яростью от того, что в тайной сфере, которую он привык рассматривать как частное владение, появился непрошенный конкурент.
Собравшаяся там же, в Гельсингфорсе, на экстренное совещение по гапоновскому вопросу троица, состоявшая из двух членов эсеровского ЦК – В.М. Чернова и Азефа, а также Савинкова (который в то время в состав ЦК не входил, но являлся одним из руководителей Боевой организации), выработала в присутствии Рутенберга следующее решение: поскольку широким рабочим массам, продолжавшим свято верить в Гапона, будет трудно объяснить причины убийства провокатора, следует вместе с ним ликвидировать его «шефа» – вице-директора Департамента полиции П.И. Рачковского. Этой двойной казнью как бы должно было быть засвидетельствовано предательство еп flagrant delit – на месте преступления. Рутенбергу вменялось в обязанность подыграть Гапону: якобы согласившись на его предложение стать тайным агентом охранки, явиться на назначенное свидание и в отдельном кабинете ресторана ликвидировать их обоих. Основная роль в том, что решение было облечено именно в такую форму, принадлежала В.М. Чернову.
Азеф, – пишет Рутенберг, – кончил тем, что присоединился к мнению Краснова <Чернова>, добавив, что его особенно удовлетворяет двойной удар: Гапон и Рачковский, так как он давно уже думал о покушении на Рачковского, но никак не мог найти средства подобраться к нему. Субботин <Савинков> и я считали, что убийство Гапона вместе с Рачковским желательно, но комбинация эта сложная и трудно достижимая, так как опытный полицийский Рачковский, считая меня террористом, не допустит к себе на основании одной только рекомендации Гапона. Субботин считал, что партия обладает достаточным авторитетом, чтобы заставить поверить себе, что Гапон действительно предатель (ДГ: 62-3).
Дебаты продолжались несколько дней, и в конце концов Рутенберг этот план принял. На случай провала и возможных тогда инсинуаций со стороны Департамента полиции Рутенберга заверили, что его честь будет защищена всем партийным авторитетом «от чьего бы то ни было посягательства при первой же к тому попытке» (ДГ: 63). Заверение в том, что, стань Рутенберг тайным агентом охранки, его «никто ни в чем не заподозрит» и что он «не должен погибнуть ни в каком случае», поступило через Гапона и от Рачковского (ДГ: 77). Два противоположных полюса – эсеровский ЦК и его злейший враг Департамент полиции – как бы уравновесили друг друга клятвенными гарантиями.
В наибольшем выигрыше от принятого решения о двойном убийстве, несомненно, оказался Азеф: оно полностью соответствовало его плану одним ударом вывести из игры две ненавистные и мешающие ему фигуры – Рачковского и Гапона. Существует немало свидетельств, что «великий провокатор» желал расквитаться с Рачковским за те унижения, страхи и неустойчивость своего положения, которые он переживал как раз в это время и прямым инициатором и виновником которых являлся его хозяин. Об этом высказался в письме к Б.И. Николаевскому (7 октября 1931 г.), работавшему над книгой об Азефе, В.М. Чернов:
При свете ныне опубликованных фактов, я считаю несомненным, что он <Азеф> страстно хотел устранения Рачковского как человека, недостаточно бережно отнесшегося к его личной судьбе – раз, и виновника падения тех, за кем Азеф себя чувствовал как за каменной стеною – два. Вероятно, он ожидал, что по смерти Рачковского руководство Департаментом полиции попадет опять в руки «зубатовцев», с которыми выплывет опять и столь удобный для Азефа Ратаев (цит. по: Будницкий 1996: 436).
Воплотить этот план в жизнь, однако, не удалось: на свидание с Рутенбергом в ресторан Контана 4 марта 1906 г. Рачковский не явился (ДГ: 75; Николаевский 1997/1930: 61; Rubinstein 1994: 193 и др.)34– Обратное утверждение – о том, что Рутенберг якобы присутствовал при свидании Рачковского с Гапоном (см.: Алексеев 1925: 294), не соответствует действительности и вытекает из совершенного недоразумения или невнимательного чтения рутенберговских воспоминаний35. Таким же недоразумением можно считать горячее, но как бы построенное вне и помимо фактов «Надгробное слово Гапону» (1909) В.В. Розанова, в котором реальность полностью заслонена риторическими фигурами и метафизическим пафосом. Позицию Розанова в этом очерке трудно объяснить чем-либо другим, кроме милосердного христианского отношения к убиенному попу-расстриге и вытекающего отсюда злобно-мстительного чувства к его убийце. Недоброжелательно-подозрительный розановский взгляд на Рутенберга достигает своей кульминации в том месте «надгробного слова», где речь идет о несостоявшемся свидании с Рачковским и, соответственно, неосуществленном покушении на жизнь последнего:
