Константин Поливанов - Пастернак и современники. Биография. Диалоги. Параллели. Прочтения
Для Пастернака в «Вокзале», где, похоже, мотив вокзальной разлуки является лишь метафорой момента смерти – «когда с очевидностью рельса два мира делились чертой», выбор трехстопного амфибрахия мог быть вызван не только ориентацией на стихи Белого, но и знакомством с его статьей «Лирика и эксперимент», где обсуждается использование Некрасовым трехстопного амфибрахия в стихотворении «Смерть крестьянина» («У дома оставили крышу, / К соседям свели ночевать…»). Напомним, что много позже в стихотворении «Больница», посвященном все тому же моменту границы жизни и смерти, Пастернак вновь обратится к этому ритму.
Можно предположить, что следы обращения к Белому в стихотворении «Вокзал» своеобразно зашифрованы в строчке «в пепле, как mortuum caput, ширяет крылами вокзал».
Еще одним случаем цитаты из Белого, причем снова «сборной» цитаты из целого цикла, подчеркнутой опять же ритмически, представляется следующая строфа из стихотворения «Зима» («Прижимаюсь щекою к улитке…»).
Над пучиною черного хода,
Истерзавши рубашку вконец, —
Обнаженный, в поля, на свободу
Вырывается бедный близнец.
Здесь можно расслышать переклички с циклом «Безумие» все из того же «Пепла», где соединяются мотивы побега из города в поля, безумия, изорванных одежд в сочетании с мотивом братства – сестринства – близнечества, стихотворный размер, как и у Пастернака, – трехстопный анапест с рифмовкой ЖМЖМ.
В поляхЯ забыл. Я бежал. Я на воле.
Бледным ливнем туманится даль.
Одинокое, бледное поле Сиротливо
простертое вдаль.
Не страшна ни печаль, ни тоска мне:
Как терзали – я падал в крови…
…Пусть в колючих, бушующих прутьях
Изодрались одежды мои…
Ветер, плачущий брат мой…
Средь каменьев меня затерзали:
Затерзали пророка полей…
…Исхлестали нас больно кусты.
Но сестра, говорят, я безумен,
Говорят, что безумна и ты…
Ср. также из стихотворения Белого «Совесть»:
…И вот в сугробе ледяном
Они нашли меня под домом…
…Они так ласково меня
Из дома выгнали на вьюгу.
Для объяснения появления здесь отзвуков стихотворений Белого необходимо сказать несколько слов о том, какое место стихотворение «Зима» занимает в книге «Близнец в тучах». Одним из центральных мотивов книги, как можно заключить из ее заглавия и из двух центральных стихотворений – «Близнецы» и «Близнец на корме», является мотив близнечества (двойничества), проявляющийся в использовании мифа о близнецах Диоскурах. Этот мотив логично может быть связан со сквозной темой стихотворений книги – темой преодоления смерти.
В стихотворении «Зима» «близнец» вырывается «в поля, на свободу», в то время как лирический герой, напротив, безраздельно погружается в неподвижный зимний сон – сонь, горячая щека, зимняя ночь. «Близнец» как будто должен деятельно компенсировать сон и пассивность замкнутого на зиму в жилище двойника безумным стремлением к свободе, движению, полю. Это стремление зимой может оказаться гибельным. Возможно, именно поэтому здесь могут появляться отголоски цикла Андрея Белого, озаглавленного «Безумие».
Андрей Белый и «Сестра моя – жизнь»
Тесную связь двух важнейших стихотворений книги «Сестра моя – жизнь» – «Памяти Демона» и «Любимая, жуть, – когда любит поэт…» с циклом «Великан» из книги стихов А. Белого «Пепел» убедительно продемонстрировал И. П. Смирнов. Нетрудно предположить, что при создании «Сестры моей – жизни» для автора были актуальны не только лирика, но и проза старшего поэта. И действительно, своеобразный поэтический словарь книги Пастернака часто напоминает о романе Белого «Серебряный голубь».
Фамилия главного героя – Дарьяльского перекликается и с посвящением Лермонтову, и с заглавием первого стихотворения «Памяти Демона». Как отзвук «Серебряного голубя» можно прочесть строки из «Про эти стихи»:
…Пока в Дарьял, как к другу, вхож,
Как в ад, в цейхгауз и в арсенал,
Я жизнь, как Лермонтова дрожь,
Как губы в вермут окунал.
Лирический герой, от лица которого произнесены эти слова, с полным правом мог бы наименоваться «дарьяльским».
О Дарьяльском то и дело говорится, что он чудак: «вы чудак», «вы косноязычный чудак», «сызмальства прослыл чудаком» и т. п. Чудачество лирического героя Пастернака обозначают строки из стихотворения «Мухи мучкапской чайной»:
…Ты зовешь меня святым,
Я тебе и дик и чуден…
Пастернаковское заглавие книги «Сестра моя – жизнь» отчасти отражает наименование «сестрица», прилагаемое то к Матрене, то к ключнице Аннушке-голубятне, и, наоборот, обращение к Дарьяльскому «братик». «…И вся тебе она станет по отчизне сестрицею родненькой, еще не вовсе забытой в жизни снах, – тою она станет тебе отчизной, которая грустно грезится по осени нам».
Обратим внимание, что в этих словах о Матрене: об отчизне из грез, не забытой в снах, – как будто присутствует источник еще одного образа Пастернака – из стихотворения «Зеркало»:
…И вот в гипнотической этой отчизне
Ничем мне очей не задуть…
Катю, невесту Дарьяльского, несколько раз называют «девочкой». «Девочка» – заглавие одного из стихотворений «Сестры моей – жизни», причем в нем речь идет в первую очередь о ветке цветущей сирени, и лишь за этим сквозит план, в котором ветка метафорически обозначает героиню книги любовных стихов (не забудем, впрочем, что фамилия ее была Виноград). По отношению к Кате в романе Белого также используется метафорическое уподобление ее цветку на ветке: «Катенька, тоскливо заостренная, как розовый шипок», о ней говорится, что она «обсыпается лепестками», когда она теряет любовь Дарьяльского. Финал романических отношений в «Сестре моей – жизни» также обозначается с помощью изображения предосеннего увядания природы:
Давай ронять слова,
Как сад янтарь и цедру…
И в другом стихотворении:
…Осыпаясь багрянцем с малины и бархатцев…
Катенька называется также «малиновой любой», о ее отношениях с Дарьяльским говорится, что «уколола ее колкость розовым шипом любви». И Пастернак использует малину для метафорического обозначения возлюбленной в стихотворении «Наша гроза»:
…К малине липнут комары.
Причем среди эротических образов этого стихотворения появляется еще укус (укол) комара:
