Петр Вершигора - Рейд на Сан и Вислу
Конь взял с места галопом. За мной с автоматами на взводе скакали Сашка Коженков и Ясон Жоржолиани.
Но через несколько минут выяснилось, что паника была излишней. Майор Жмуркин, чуть побледневший, но спокойный, подтянутый, вышел нам навстречу. У плетня он разъяснил, в чем дело.
— Вдруг от дровешни прибегает к нам этот чудак Мазур. Трясется, слова сказать не может. Мы до того уже разобрались, что он какой–то католический псих, и не очень обратили на это внимание. Но все же вышли на улицу. Мазур показывает на спину человека, который прошел наши ворота. «Гражданин, стой!» — крикнул я. Тот молниеносно оглянулся и тут же прибавил шагу. «Стой, стрелять буду!» — гаркнул часовой. В ответ прохожий махнул рукой, в которой я заметил гранату. И сразу же бросил другую. Но обе не долетели. В это самое время из эскадрона выскочили хлопцы, навалились на него и связали.
— Гранатами ранил кого–нибудь?
— Нет. Это же самодельные «консервы»… Одни царапины от них.
Я заметил на рукаве Жмуркина кровь. Сукно его кителя было иссечено мелкой жестью. В голове мелькнуло: «А все же он смелый, мужественный человек, этот Жмуркин… Впрочем, это стало ясно еще во время рейда на Днепр. Тогда Жмуркин тоже был крепко ранен».
Но мысли сразу вернулись к происшествию:
— Допросили?
— Допрашиваем.
— Выяснили личность хотя бы?
— Мазур говорит — это их главный разведчик. «Эсбэ» — «служба беспеки». Безопасность, значит… Гестапо. Кулацкая жандармерия. Кличек имеет много…
— По всему видать, головорез.
— Так точно.
Мы зашли в хату. В углу, на лавке, сидел связанный человек.
Ну и субъект!.. Я — уроженец Правобережной Украины — в юности повидал самых колоритных бандитов: Нестора Махно, Тютюнника. Как–то на улицах Балты мелькнула перед мальчишескими глазами под черным знаменем анархистов знаменитая Маруся. И Заболотный, и атаман Лыхо, и Ангел, и Беда — чего только не застряло ржавым гвоздем в памяти! Но таких я еще не встречал… Отличнейший светло–серый макинтош европейского покроя, галстук с искрой, модные бриджи с рядком пуговиц возле колен сбоку, высокие зашнурованные сапоги на толстой двойной подошве с медными головками гвоздей. По одеянию с ног до пояса — альпинист, выше пояса — дипломат или профессор. Лицо длинное, бледное. Глаза полузакрыты пухлыми, мясистыми, как вареники, веками. Старается держаться бодро, хотя наши конники, видимо, намяли ему бока.
— Фамилия?
Он криво улыбнулся:
— Клещ.
— Ну допустим, Клещ…
— Ой, не верьте ему, — шепнул кто–то подле моего уха.
Только теперь я заметил Мазура. Он стоял у двери, прислонившись головой к косяку, и немигающим взглядом смотрел на того, кто называл себя Клещом. Как будто Мазур боялся, что бандит может напряжением своих довольно дряблых мышц порвать веревки или, как в сказке, напустить колдовского тумана и исчезнуть у нас на глазах.
Я смотрел на связанного, понимая, что он из тех птиц, у которых не добьешься толку. Тут надо было либо ошарашить его чем–нибудь, либо долго плести хитроумную сеть. Догадка блеснула как–то сразу.
— Клещ так Клещ. Хай буде и такая живность, если это угодно пану полковнику.
Пухлые веки дрогнули и поднялись. Прямо на меня смотрели латунного цвета глаза.
— Итак, полковник Гончаренко…
Ненависть блеснула в зрачках задержанного, на скулах забегали желваки, и он с деланой усталостью прикрылся рукой. Но на лбу и висках продолжали дрожать синие жилки, морщилась, не подчиняясь воле, кожа, выдавая беспокойно метавшуюся, растерянную мысль. Я вынул из полевой сумки его же приказ и быстро пробежал глазами несколько фраз. Затем громко и безразлично стал цитировать Гончаренкины откровения. При этом запомнился взгляд Мазура, невольно заставивший меня подумать: «Это совсем не тот темный польский крестьянин, за которого он себя выдает».
— Развяжите руки, — скрипнув зубами, сказал Гончаренко.
— Сперва надо развязать язык, — сострил Жмуркин.
— Все скажу. Развяжете? Нет?
— Спокойно. Два вопроса. Отвечать без вихляния.
— Отвечу.
— Зачем пришел в Мосур?
— Хотел своими глазами увидеть Красную Армию.
— Увидел?
— Да.
— Вопрос второй: согласен распустить свою банду и подписать воззвание к обманутым тобой людям?
Он забился в углу, впрямь собираясь порвать веревки.
— Развяжите руки, аспиды!..
Мы молча смотрели на это беснование минуты две — три. На губах у Гончаренко появилась пена. Напряжение сменилось упадком.
Прискакал Мыкола Солдатенко. Я поручил ему вместе с Жмуркиным попытаться что–либо узнать у этого матерого волка, а сам поехал проверить оборону. Но у подлого убийцы и грабителя, рядившегося в героя ОУН[5], не оказалось больше никаких секретов.
Вечером его расстреляли.
И тут же Мазур стал собираться в дорогу.
— Я пуйду до дому, паны–товажиши, — заявил он.
— Что так? — спросил Жмуркин.
— Як вы сумели того зверя извести, то вже нам вздохнуть можно буде…
Он вытер набежавшую на морщинистое лицо слезу и продолжал:
— Сколько люду он перевел — и малых дзеток, и кобет, и паненок[6]…
Глядя вслед уходящему вместе с разведчиками крестьянину, я с улыбкой спросил Жмуркина:
— Ну как? Завербовали?
— Так точно, — ответил тот серьезно, видимо, не поняв моей иронии. — Завербовал. И оформил. Вот пароль, явочные дни, зеленая почта…
— Очень хорошо, — похвалил я довольного особиста.
Жмуркин был неплохой парень. Только немного переученный, что ли. Подпорченный ремесленными шаблонами, теми штампами и правилами, которые мешали ему учитывать значение для советской контрразведки главного, к чему звал ее первый чекист Феликс Дзержинский, — связи с массами.
20
Сотни фактов и фактиков натащила наша разведка. В них надо было разобраться, чтобы не сделать политического промаха, не допустить тактической ошибки. А я все еще думал о Мазуре: здесь, на границе, возможна и перевербовка. Мазур был из хуторов «восточнее Грубешова», как лаконично говорилось об этой местности в меморандуме лорда Керзона. Он мог оказаться агентом другой, иностранной контрразведки.
Да, надо было разобраться во всем!
Мы решили созвать комиссаров батальонов, парторгов рот и других наиболее активных коммунистов и комсомольцев. Созывать общее партийно–комсомольское собрание не было возможности.
Приглашенные собрались в штабе. Войцехович доложил обстановку, а майор Жмуркин объявил для всеобщего сведения разведдонесения из батальонов. Разведдонесения выглядели по–разному: тут были и немудрящие записки от командиров отделений, рыскавших во все стороны, но попадались и более солидные документы, с попытками на некоторые обобщения и серьезные выводы.
