Петр Вершигора - Рейд на Сан и Вислу
Я оборвал его не очень вежливо:
— Насчет командирской дисциплины, может быть, хватит. Не лучше ли заняться олевцами. Неизлечимые паникеры. Этот батальон второй раз нас подводит: на льду Горыни бросили раненого комбата, а тут испугались подбитого нами же эшелона. Как думаешь, комиссар?
— Пока никак.
— Плохо. Нам с тобой думать полагается… Знаешь, браток, что такое паника на войне? Вот один польский генерал даже книгу написал. Так и называется: «Паника в войску». Наука целая!
— Да расформировать надо этот батальон, и крышка, — предложил вдруг Солдатенко. — Между нашим народом те люди рассосутся и вмиг подтянутся.
— А может, и наших научат паниковать, — буркнул начштаба.
Мы оба радовались, что сумели переключить внимание замполита с собственных персон на другое, более важное дело.
— Ох, и не люблю проработки, — признался я Войцеховичу, когда Мыкола ушел.
— Кто ее любит, товарищ командир? — ухмыльнулся начштаба. — А комиссар–то наш — того… Завинчивает. Как бы не сорвал резьбу.
— Он прав, Васыль. Мы с тобой поступили не по–командирски.
— А как же насчет командирского авторитета?
— Этот вопрос я сам в свое время задавал Мыколе. Еще когда мы на волах ехали.
— Что же он ответил? — живо заинтересовался Васыль.
— Пока ничего. Дай человеку время подумать.
Шутка понравилась Войцеховичу. Он рассмеялся.
19
В первый же день стоянки мы получили новые подтверждения того, что наша оперативная маскировка удалась. Этому, как видно, немало способствовало то, что до нас ни одна из партизанских групп никогда не ломилась здесь через «железку» с таким напором и шумом.
Железные дороги в этих местах охранялись основательно. Фашистское командование держало на станциях значительные гарнизоны — от роты до батальона. Сторожки и разъезды оборонялись целыми взводами. Между будками сновали парные патрули. Этот своеобразный фронт ощетинивался на север и на юг. Через него незаметно, ползком, под покровом непогоды или тумана, могли просачиваться только мелкие партизанские группы.
Ночной тарарам на переезде плюс невиданная в этих краях форма одежды и усиленная самодеятельная агитация бойцов сделали свое дело. Через бандеровские села наша разведка проходила теперь преспокойно до самого Буга. А наиболее лихие заглядывали и за Буг, совсем не подозревая, что переходят «линию Керзона».
— Прошли в обычном составе — отделение численностью в восемь человек. И никто не тронул, — докладывал Шумейко. — А бандеровский гарнизон там есть. Это я точно знаю. Но сидят тихо. Ни гугу.
— Комедия! — восторгался другой комбат. — Людей с оружием совершенно не видно. Ни на улицах, ни во дворах. Мои разведчики и в хаты заскакивали. Плотно там закусили, побалакали с народом о том о сем и выяснили кое–что о движении немецко–фашистских войск. В последние дни противник явно активизировался. По шоссе Луцк — Грубешов машины шныряют и туды и сюды…
Остальные докладывали в том же духе.
А Мыкола, словно подслушав наш разговор с Войцеховичем, под вечер зашел в штаб и спросил хмуро:
— Дела экстренные кончили?
— А что?
— Ну можете на часынку от штабной писанины оторваться?
— Смотря для какого дела, — отозвался Войцехович.
— Дело сурьезное. Хочу з вами вместе марксизмом заняться. Обсудить тот вопрос. Политучеба, хлопци!..
И замполит вынул из полевой сумки затрепанную книжечку без начала и конца.
— Вот тогда, товарищ командир, вы нашего помпохоза батьком родным для олевцев назвали. И сказали: завидую его авторитету. От теперь читайте — что есть авторитет.
Я взял у Мыколы потрепанную книжку и прочел отчеркнутое ногтем место: «Обладая публичной властью и правом взыскания налогов, чиновники становятся, как органы общества, над обществом. Свободного, добровольного уважения, с которым относились к органам родового общества, им уже недостаточно…»
— Так это же… — я попытался посмотреть на заглавие, но начала книги не было.
— Энгельс, товарищ командир. «Происхождение семьи».
— Но тут же про примитивный родовой строй, зарождение общественной власти.
— А вы читайте дальше…
И я прочел: «Но самый …величайший государственный деятель или полководец эпохи цивилизации мог бы позавидовать тому не из–под палки приобретенному и бесспорному уважению, с которым относятся к самому скромному родовому старейшине…».
— От я и думаю, хлопци! Откуда в отрядах в почете «батьки», «деды», «дяди»… А?.. Война, фашизм стремится отбросить общество назад. Смотрите — в Полесье живут люди по–первобытному: волы, лучина, ручные мельницы…
В который раз смутно, основанная только на жизненной эмпирике, возникала мысль об авторитете в тылу врага! Это не был авторитет грубой силы. Это был авторитет идеи.
— И правда, — сказал Вася, — случай с Федчуком очень поучителен. Ведь поверили же ему подводчики, никто не сбежал. Чем не авторитет старейшины. Федчук не палкой воздействовал на них, а только словом и честным поведением…
Что–то подобное, хотя и менее логически стройное, во всяком случае, не обоснованное фундаментом исторического материализма, думал и я тогда, с завистью поглядывая, как Федчук прощается с каждым из подводчиков за руку, подает советы, а те слушают его, как отца родного. Но ведь Федчук стал тем, кем он есть, не сам по себе. Ему — простому рабочему пареньку — Советская власть дала инженерное образование, а свое умение убеждать людей и вести их за собой он приобрел в партии.
— Нет, товарищ Солдатенко. Нельзя так механически соединять марксистскую теорию с нашей повседневной практикой. Аналогия у тебя получилась с натяжкой.
— Почему?
Мы заспорили. Долго доказывали друг другу. И наконец пришли к выводу, что война, навязанная нам фашистами и нанесшая огромный урон нашей экономике, действительно отбросила советский народ далеко назад в смысле его благосостояния. Но общественное наше устройство Гитлеру разрушить не удалось. Авторитет лучших сынов народа был и остается авторитетом Советской власти. Инженер Федчук, ставший в трудную минуту старейшиной нескольких полесских деревушек, подготовлен к этому всей своей предшествующей жизнью в советской действительности. Да и самого Мыколу растила все та же советская действительность, выдвигала и вела партия. Так же, как и всех нас…
Придя к истине, мы легко вздохнули.
— А где ты эту книжечку достал? — спросил Войцехович.
Ответить Мыкола не успел. На дворе загудело, тихо заскулили стекла в окне от содрогавшего воздух гула моторов. Мы вышли из штаба. Над селом проходил на средней высоте гигантский самолет.
