Владислав Бахревский - Аввакум
Царь шествовал, а воеводы уже головы под пулями пригибали.
18 июля под Диноборок явились струги и ладьи Семена Лукьяновича Стрешнева. От взятых в плен знали: в городе солдат не более полутысячи.
Стрешневу Диноборок надлежало миновать – его полку предназначался Кукейнос. Но не тут-то было. Обороняющиеся подвели шанцы к самому берегу Двины и палили по стругам из полуторных пищалей.
Пришлось шанцы брать с бою, пришлось хорошенько обстрелять город, чтобы привести корабли без потерь.
Под Динобороком Стрешнева догнала новая укоризна от государя: «Люди твоего полку курляндского князя людей воюют, людей побивают и хлеб, и лошади, и животину всякую емлют».
Сам государь 21 июля оставил Друю и, вдохновляя воевод, направился к Динабургу-Динобороку. Называл он его Дивноборком.
25-го прискакал сеунч от князя Алексея Никитича Трубецкого – сдался Новгородок.
Царская пищаль пальнула пять раз.
Но от русских рубежей, со Псковщины, приходили вести совсем не радостные. Моровая язва выкашивала людей, где подчистую, где милуя. Государю представили список вотчин Печорского монастыря, пораженных чумой.
В Шкилеве померло 152 человека мужского пола и 122 женского. В Орлове – 50 мужчин, 52 женщины и 95 детей, в Медведкове – 56 мужчин, 56 женщин, 68 детей, в Фатьянкове мужчин – 44, женщин – 45, в Кислихе мужчин – 48, женщин – 38, детей – 53.
Аккуратный Алексей Михайлович сложил числа. Получилось 350–311 – 216. Мужчин больше, чем женщин, женщин больше, чем детей. Но 877 подданных как не бывало во владениях одного только монастыря. И страшно испугался:
– Господи! Убереги мое войско. Господи, не оставь!
Заставы были поставлены крепкие, письма передавались через огонь, но только в Божьей воле спасти от бедствия.
Семикратно Алексей Михайлович посылал знатных своих людей склонить город к добровольной сдаче. Шведские солдаты начали потешаться над трусостью русских, но государь, не осердясь, опечалился. Он и на войне не желал крови.
30 июля, в походной церкви отслужив страстотерпцам Борису и Глебу всенощную, повелел Алексей Михайлович приступать к Динобороку воеводе Ивану Богдановичу Милославскому, а с ним стрелецкому голове Семену Федоровичу Полтеву.
Шведы дрались расчетливо, умело и до того ожесточили русского медведя, что город был взят, выжжен и высечен.
Царь Алексей Михайлович тотчас отписал письмо сестрам:
«Многолетствуйте, государыни мои, и с нами всеми, и вы со мною, и с новосвященною церковью страстотерпцев Бориса и Глеба в нововзятом городе Дивноборке и с ним новым нареченным Борисоглебовыя городок. Здравствуйте на многие лета! А на приступе наших было 3400 человек. А убито и ранено не много».
Сколь дорого обошлось взятие города, можно судить по грамотам, посланным в Аптекарский приказ 1 августа. Стрельцов с тяжелыми ранами – 167 человек, с легкими – 84.
Освятив церковь, дав городу русское имя, государь в тот же день, 1 августа, отправился в Кукейнос. В посланиях царских воевод он тоже именовался и так и этак: Куконос, Кукенес, Кокенгаузен.
14Семен Лукьянович Стрешнев, ни в себе, ни в других лукавства не терпя, сказал цесарской земли трубачу Юрию Феверлову прямо в глаза:
– Ты ехал с письмом графа Магнуса к Ордину-Нащокину. Держать тебя долго у меня права нет. Но знай, таких, как ты, у меня много наловлено. Так что не запирайся и не ври. Больше правды – меньше крови. Город отстроить можно, а людей не вернешь. Наш государь за пролитую кровь спрашивает строго.
У боярина щечки были румяные, в бороде больше серебра, чем золота, на соболиных черных бровях паутина прожитых лет. Глаза острые, но зла в них не было. Рассказал трубач боярину все, что знал, не умаляя сил города Риги: умалить – значит придать врагу самоуверенной дерзости. Пусть уж лучше поостережется, а там и промедлит…
По показаниям Феверлева выходило: в Риге три полка обученных солдат и шесть полков городского ополчения из мещан и ремесленников. На караул выходит по три тысячи. Рейтар в городе нет, но съезжается много дворян. В обер-шанце стоит генерал граф Фантор. С ним шесть тысяч рейтар, полк драгун, в шанцах – пехота.
Известия были важные, но до Риги еще воевать и воевать, впереди Кукейнос да еще малые города.
Но шведы, смущая старого воеводу, города сдавали без сопротивления. 29 июля Стрешнев был в Корхаве на реке Дубне. Послал роту рейтар за пятнадцать верст в Авикшт.
При появлении русских гарнизон города бежал, бросив пушки и запасы продовольствия.
Уже наступала ночь, но Стрешнев с рейтарскими полковниками Венедиктом Змеевым да Иваном Нелюдовым решился гнать шведов, пока они не ощетинятся. За ночь отмахали тридцать пять верст. Дорога на Ригу была открыта, но Семен Лукьянович приказал остановиться. Нужно было подождать стрельцов. Стрельцы шли на ладьях и стругах, им нужно было одолеть пороги.
Выспавшись после ночного похода, воевода допросил взятых ночью языков. Три языка – три полуправды. Одну правду, хоть и плохонькую, сложить можно.
В Кукейносе комендантом полковник Шперлинк, с ним четыреста солдат. Генерал граф Торн для скорости маневра разделил свой полк на хоругви и отступает к Риге разными дорогами. У него восемь хоругвей рейтар и шесть хоругвей драгун.
Стрешнев отправил царю вести, полученные от языков, и простоял день на месте, ожидая стрельцов.
Первого августа струги и ладьи приплыли наконец. Вразброд, по двое, по трое и поодиночке. Не думая, где враг и велики ли его силы.
Семен Лукьянович стоял над рекою и лаялся так, что в Кукейносе уши небось затыкали.
Он ждал стрельцов, чтобы уже одним только количеством судов на реке сломить шведов. И дождался. Чуть не половина стругов и ладей разбилась на порогах. Стрельцы, частью на других ладьях, частью пешком, многие без оружия – утонуло – прибрели к своему воеводе.
Наглядевшись на свое воинство, боярин призадумался. Когда начнется дело, рвы станут поуже, стены пониже, а все же страшно! Как ее одолеть, такую твердыню?
От государя приехал стремянный конюх Борис Ертусланов. С приступом Алексей Михайлович советовал не торопиться, на сговоры о сдаче города приказывал послать людей речистых и чтоб среди них поляки были, а еще лучше латыши: свой своего скорее поймет. Графа Торна воевать тоже воспрещалось. Торн стоит в двадцати верстах от Риги, все войско у него в сборе, может ударить неожиданно и больно.
Семен Лукьянович обрадовался царскому указу. Пока пойдут переговоры, можно будет изготовиться к приступу, осмотреться, много ли у врага сил, какие хитрости заготовлены, какие капканы на русского медведя поставлены.
Из обоих конных полков Стрешнев выделил по пятьдесят рейтар и послал под Ригу за языками.
