Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры - Айзенштадт Владимир Борисович

Д. Л. Нарышкин у себя на даче на Крестовском острове содержал роговой оркестр, подаренный ему Александром I. Так называемые Нарышкинские рога издавали только по одному звуку и потому требовали идеальной точности исполнения.

Вообще, Глинку многое связывает и с Лицеем, и с лицеистами первого выпуска. Мы уже говорили об А. П. Куницыне – лицейском профессоре права, преподававшем и в Благородном пансионе, и о В. К. Кюхельбекере, однокашнике и друге Пушкина – учителе латинского языка и русской словесности Пансиона и, одновременно, персональном гувернере (попросту воспитателе) Глинки.

Мы уже упоминали, что в «Воспоминаниях» А. П. Керн представляет Глинку, как одного из друзей Дельвига. Здесь же она рассказала о путешествии Глинки вместе с нею, супругами Дельвиг и Орестом Сомовым на водопад Иматру. Они «вышли из экипажа и направились пешком… чтоб при ясном дне взглянуть на это чудо природы – на великолепную Иматру…

По дороге обратно „на одной станции“, покуда перепрягали лошадей, мы заметили, что Михаил Иванович с карандашом в руке и листком бумаги, стоя… что-то пишет, а его возница перед ним поет какую-то заунывную песню… Из этого мурлыканья чухонца Глинка выработал тот самый мотив, который так ласково и грустно звучит в арии Финна, в опере „Руслан и Людмила“. Когда Глинка однажды спел арию Финна в присутствии Сергея Львовича Пушкина, то старик при стихе:

– расплакался и бросился обнимать Глинку, и у всех присутствующих навернулись слезы… Я не помню наслаждения выше того, какое испытала я в этот вечер!» [174].

А Глинка в своих «Записках» пишет: «Барон Дельвиг переделал для моей музыки песню „Ах ты, ночь ли, ноченька“, и тогда же я написал музыку на слова его же „Дедушка, – девицы раз мне говорили…“; эту песню весьма ловко певал М. Л. Яковлев».

Когда именно и как познакомился с Яковлевым Глинка нам неизвестно, но музыкальность и прекрасный его голос (баритон) не могли оставить Михаила Ивановича безразличным к новому знакомому.

В «Записках» Глинки читаем: «Летом 1828 года Михаил Лукьянович Яковлев – композитор известных русских романсов и хорошо певший баритоном – познакомил меня с бароном Дельвигом, известным нашим поэтом».

Однако вот что вызывает недоумение: в воспоминаниях о Глинке Н. А. Маркевича есть такое место: «Вечером я к нему [Кюхельбекеру] явился в бельведер. У него были А. Пушкин, Дельвиг, Баратынский и Пущин». Здесь не упоминается Глинка, который жил здесь же, рядом с Кюхельбекером, и, вроде бы, следовательно, должен быть знаком с Дельвигом еще со времени учебы в Благородном пансионе. О знакомстве с А. С. Пушкиным, посещавшим в пансионе и своего брата Льва, и Кюхельбекера, Глинка пишет, но ничего не говорит об этой встрече – ни о Дельвиге, ни о Пущине, ни о Баратынском, на стихи которого позднее написал один из первых своих романсов. Скорее всего, Глинки в этот момент или просто не было в пансионе, либо, в отличие от Маркевича, уже тогда увлекавшегося литературой, Кюхельбекер не позвал Глинку к себе.

Отношения с Кюхельбекером прервались после декабря 1825 года.

Дельвиг скончался в Петербурге 14 января 1831 года. Хамское поведение Бенкендорфа, вызвавшего его на допрос по доносу Булгарина, спровоцировало у поэта приступ острой душевной депрессии. Даже извинения, принесенные ему шефом жандармов, не смогли повлиять на его состояние. 11 января он почувствовал себя особенно плохо, хотя еще утром «пел с аккомпанементом на фортепьяно и последняя пропетая им песня была: „Дедушка, – девицы раз мне говорили…“, на музыку М. И. Глинки – словно последнее „прости“».

Близкие же отношения Глинки с Яковлевым продолжались много лет. Из комментариев к его «Запискам» известно, что М. Л. Яковлев, наряду с ним, Алябьевым, Верстовским, Даргомыжским и др., был в числе авторов составленного Глинкой в 1838 году «Собрания музыкальных пьес». Бывал Яковлев и участником музыкальных раутов, проходивших по четвергам в доме уже женатого Глинки. На одном из них Яковлев в первый раз исполнил сочиненный на слова Антона Дельвига романс «Когда, душа, просилась ты». К этому его романсу Глинка подобрал второй голос.

25 апреля 1830 года Глинка уехал в Италию. До этой поездки мы видим Михаила Ивановича Глинку талантливым любителем музыки в окружении таких же, как он, дилетантов. И действительно, к этому времени в России, кроме, пожалуй, Бортнянского, не было музыкантов, имевших профессиональное музыкальное образование. Да не было еще и школ, способных дать необходимые знания и навыки, а Глинка чувствовал для себя потребность в этом.

К 1830 году эта потребность оформилась у него в желание выехать за границу. Продиктовано оно было двумя причинами: во-первых, плохим самочувствием, и, во-вторых, как он сам пишет в своих «Записках», стремлением «усовершенствоваться в музыке».

Спутником Михаилу Ивановичу в его поездке был выбран Николай Кузьмич Иванов – оперный певец, тенор, некогда взятый малолетним певчим в Придворную певческую капеллу.

Их знакомство с М. И. Глинкой состоялось еще летом 1828 года. «Мне нетрудно было подметить его нежный и звонкий голос, – пишет Глинка. – Сначала он был так робок, что пел только до верхних fa и sol; я уговорил его навестить меня и в короткое время, заставляя петь пьесы постепенно выше и выше, нечувствительно довел его до верхних la и si-bemoll; впоследствии он участвовал часто в наших домашних музыкальных вечерах» [с. 35].

Так как сам Михаил Иванович не смог из-за плохого самочувствия поехать из Новоспасского в Петербург, туда поехал его отец и уговорил директора Певческой капеллы, Федора Петровича Львова, дать Иванову двухлетний отпуск и пособие. Кроме того, Иван Николаевич Глинка дал подписку, что тот не будет нуждаться в средствах. «Таким образом, – пишет Михаил Иванович, – Иванов в судьбе своей обязан отцу моему более, чем мне» [с. 38]. В 1830 году он выехал вместе с Глинкой в Италию и с 1839 года выступал в театрах Италии, Парижа, Лондона, пользовался большой известностью. Кстати, в Россию Иванов так и не вернулся. В журнале «Русская старина» за 1870 год сказано: «Поступок Иванова навлек в свое время много неприятностей М. И. Глинке, о чем по обычному своему добродушию автор „Жизни за царя“ предпочел в своих записках умолчать» [с. 162].

Итак, в пятницу 25 апреля 1830 года, М. И. Глинка и Н. К. Иванов выехали из села Новоспасское. Было холодно, шел снег. Ехали долго. Михаил Иванович чувствовал себя плохо, но постепенно оживал. Из Лейпцига до Франкфурта-на-Майне ехал с ними студент, певший басом. «Всякий раз, – пишет Глинка, – когда мы останавливались для обеда или ночлега, если встречали фортепиан, пробовали петь вместе: Иванов 1-го, я 2-го тенора, студент пел басовую партию известных отрывков из опер… и немцы в маленьких городках сходились слушать нас» [с. 39].

Николай Кузьмич Иванов

Так они доехали до города Аахен. Естественно, что наших спутников привлек здесь театр. «В Ахенском театре, – пишет Глинка, – была в то время проездом из Парижа труппа хороших немецких певцов… „Фиделио“ в первый раз мы с Ивановым не поняли, второе же представление довело нас до слез. Из других опер помню, что слышал „Фауста“ Шпора» [с. 39].

Из Аахена, через Эмс, где Глинка встретился со Штеричем, путешественники снова отправились во Франкфурт-на-Майне, «где осмотрели знаменитую скульптуру „Ариадна на пантере“ немецкого скульптора фон Даннекера». Но Глинка упоминает об этом лишь вскользь, зато о театре пишет подробнее: «Слышали в театре оперу „Медея“ Керубини. Признаюсь, что я понял только увертюру, которая была превосходно исполнена; остального решительно не уразумел и вовсе не помню».

Наконец они добрались до Милана. Вид великолепного Миланского собора из белого мрамора, красота самого города, прозрачность неба и черноокие миланки в своих мантильях приводили Глинку в «неописанный восторг».