Марианна Колосова - Вспомнить, нельзя забыть

Знамя Русское украшу,
Шелком — песней разошью
Верю в будущее наше,
Верю в Родину мою!

И не шепотом, не вздохом,
Не слезами, не мольбой —
Я приветствую эпоху,
Озаренную борьбой.

Буду петь я в этом мире
О родном, о дорогом:
О России, о Сибири!
Невозможно о другом…

Понимаешь, все другое
Исчезает, словно дым;
Только это, дорогое,
Остается дорогим.

Ближе к родине и дому
Снова пашни да базар…
Ярославцу молодому
Стал расхваливать товар

Горы, степи и долины
Золотые прииска,
Драгоценная пушнина —
Ждут руки сибиряка.

Труд спокойный и свобода,
Настоящая, не та!
Волга — царство парохода!
Жизнь, богатство, красота!

От Амура до Урала,
От Кавказа до Москвы
Никогда не умирала,
Не теряла головы

Наша буйная стихия,
Наша кроткая звезда,
Нераздельная Россия
И Великая всегда!

Мне — Ее любить и славить,
Горе, если промолчу.
А владеть, решать и править
Снова князю — Москвичу!

На груди Орел Двуглавый.
Кто не склонит головы?
Силы, гордости и славы
Не отнимешь у Москвы!

Понимаешь, все другое
Исчезает, словно дым;
Только это, дорогое,
Остается дорогим…

Знаю, скажешь: было плохо…
Будет лучше нам с тобой.
Я приветствую эпоху
Озаренную борьбой!

Старый кремль — святые стены!
Крест над крыльями Орла!
Кто сказал слова измены,
Что Россия умерла?!

Стихийный гнев не спрячем:
Скачи, топчи посев!
На жеребце горячем
Промчится ночью гнев!
А всадник дышит тяжко…
Душа, сгори дотла!
Такого острой шашкой не выбьешь из седла.
С усмешкою грозили
И пуле, и ножу.
Расстреливать возили на черную баржу.
Нащупан стык двух армий
Прорыва план готов.
Слыхал о командарме
Отчаянных голов!
Но топот конский глуше,
Уж виден свет конца.
Отчаянные души,
Косматые сердца!
Проклятая дорога
Протоптана в крови, —
Без родины, без бога,
Без дружбы и любви…

Много было их, а не один.
Из болотных топей да трясин
При багровых отблесках зари
На Руси рождались бунтари.

Посвистом запугивал судьбу
Соловей-разбойник на дубу.
И купцов проезжих и бояр
Грабил по дорогам Кудеяр.

Пугачева шапка да кафтан
Долго в снах тревожили дворян.
Но другие были времена,
И другой была моя страна!

Не было плаксивых, жалких слов, —
Был топор для бешеных голов!
Их палач за буйны кудри брал,
Над толпой с усмешкой подымал.

Нам теперь понятен этот смех,
(Может быть, не всем и не для всех!)
Я бы над казненным «Ильичем»
Усмехалась вместе с палачом.

И с усмешкой вглядываясь в тьму,
Бунтаря-рабочего — пойму,
Соловья-разбойника — прощу,
Я других виновников ищу…

Ведь в стране святых монастырей
Нарождалось много бунтарей.
Ненавистней всех из них один:
Умствующий барин-дворянин.

Я б над дворянином Ильичем,
Издевалась вместе с палачом.
Этот череп «павшего в борьбе»
Пепельницей сделала б себе!

Но ни топора, ни палача,
Не нашлось у нас для «Ильича»…

Чего он хочет, этот «исполин»,
Покрытый русской кровью злобный гений,
Мечта ударников, советский властелин
И вдохновитель «наших достижений?»
В России, как в сапожной мастерской,
Неприбрано, темно и неуютно.
Семинарист? Налетчик? Кто такой?
Вокруг него туман кроваво-мутный.
И хочется в упор его спросить:
— Кто ты такой, Иосиф Джугашвили?
Как смеешь ты в Кремле Московском жить
И в царском разъезжать автомобиле?
Как смеешь сотни тысяч убивать?
Кто поручил тебе такое дело:
Не русскому Россией управлять,
Ведя ее к расколу и разделу?
Задумавшись, смотрю на твой портрет,
В разбойничьем лице с угрюмым взором;
И чувствую и слышу твой ответ:
«Я так хочу! Пускай погибну скоро!»
Упорством можно многого достичь,
А у тебя упорство в каждой жиле,
Но умер твой предшественник, Ильич,
И ты умрешь, Иосиф Джугашвили!..
Орел — стервятник с падалью в когтях,
Ты грохнешься с высот от меткой пули.
Не всех еще сломил животный страх:
Кругом тебя враги на карауле.
А кроме пули, есть шнурок и яд…
Нож занесен над русским Робеспьером!
Грохочет Термидор! Костры горят.
Так гибнут все, не знающие меры.
Родился он в сапожной мастерской.
И вдруг… Зигзаг! — «Фельдмаршал индустрии!»
И вдруг вписал он жесткою рукой
Страницу зла в историю России!..

Да, много лет был наш черед:
Мы в чрезвычйках погибали…
Теперь к чекистам смерть идет
В Москве, в Сибири, на Урале!
Быть может, год, и два, и три
Пройдут, забрызганные кровью.
О жалости не говори,
Не предавайся пустословью.
Мне жаль ограбленных крестьян.
Мне жаль обманутых рабочих;
Но надо выполоть бурьян,
Что задушить Россию хочет.
Тебя на подвиг не зову.
Не для таких, как ты, работа.
Другие сорную траву
Пойдут полоть с большой охотой.
Зовет в поход труба в тайге!
Идет на бой мужик с обрезом,
Со злобной мыслью о враге
И с сердцем жестким как железо.
И я, страны восставшей дочь,
Хоть песней злобной помогу им.
Трусливых и плаксивых прочь!
Мы создадим страну другую.
«Жестокость? Что вы? Ах, нельзя!»
Глас из архива. Уж не мы ли,
Со вздохом глазки заслезя,
Чихаем от архивной пыли?
Во мраке мстительных годин
Народный гнев всегда неистов!
Найдется ли средь нас один
Рыдать над гибелью чекистов?
А если в свой предсмертный час
Трилиссер нежно крикнет «Мама!»
Растрогает кого из нас
Жестокого чекиста драма?!
Ни жалости, ни к красоте
Сейчас Россия не готова.
Пусть станут «жмуриками» те,
Кто выдумал такое слово!
От жалости не покачнусь.
И чем жесточе та расправа, —
Тем ближе будущая Русь,
И ярче будущая слава!