Вадим Парсамов - Декабристы и русское общество 1814–1825 гг.
Другую концепцию предложил Ю. М. Лотман. Он показал, что у Пушкина и декабристов было различное понимание свободы[392]. Для декабристов свобода – категория политическая, и достигается она путем совершенствования государственно-политического строя. Идет ли при этом речь о политических реформах или революции – вопрос второстепенный. Важно то, что в любом случае служение делу свободы требует аскетического самоотречения и способности принести себя в жертву общественному благу. Для Пушкина свобода – категория психологическая, проявляющаяся в полноте жизненных ощущений и зависящая не только от политического режима, но и от внутреннего настроя личности. Пушкинская свобода, по мысли Лотмана, проявлялась, в частности, в способности менять стиль поведения, подобно тому, как он менял стилистику своих произведений. Поэтический радикализм, который, несомненно, был присущ молодому Пушкину, являлся всего лишь одной из сторон его многогранной и свободной личности. Даже если предположить, что политические стихи Пушкина действительно написаны «по заданию декабристов», то писались они, во всяком случае, на «свой манер», оставляя возможности для поэтической игры и расшатывания рамок политико-поэтической традиции. Потому политические стихи Пушкина следует рассматривать не только с точки зрения стоящих за ними политических теорий декабристов, но и в общекультурном пространстве, в котором они писались и распространялись.
Так, например, ода «Вольность» связана не только с домом Н. И. Тургенева на Фонтанке, где, по преданию, она была написана, но и с салоном А. И. Голицыной, представлявшим, по словам П. А. Вяземского, «уголок из нашей общественной жизни»[393]. Голицына, можно сказать, первая в истории России la femme émancipée. Павел I выдал ее насильно замуж за московского камергера С. М. Голицына. Но как только Павла не стало, она сразу же бросила мужа и переехала в Петербург. Ее роскошный особняк на Миллионной становится одним из самых блестящих литературно-политических салонов, напоминающих парижские салоны эпохи Реставрации[394]. Ее завсегдатаями были братья Тургеневы, М. Ф. Орлов, К. Н. Батюшков, В. А. Жуковский – словом, весь цвет русской либеральной культуры того времени. Сама Голицына получила прозвище «конституционалистка».
Пушкин становится посетителем салона Голицыной сразу по выходе из Лицея. По воспоминаниям Вяземского, поэт «был маленько приворожен ею»[395]. Пушкинское увлечение Голицыной неотделимо от серьезных политических разговоров, ведущихся в ее салоне, и наоборот, его увлечение политическими идеями окрашивается в тона легкой влюбленности в хозяйку салона. Свое стихотворение, посвященное Голицыной, «Краев чужих неопытный любитель», поэт начинает как политическую инвективу, осуждающую Россию за отсутствие в ней высоких идей и гражданственности:
Я говорил: в отечестве моем
Где верный ум, где гений мы найдем?
Где гражданин с душою благородной,
Возвышенной и пламенно свободной?
Где женщина – не с хладной красотой,
Но с пламенной, пленительной, живой?
Где разговор найду непринужденный,
Блистательный, веселый, просвещенный?
С кем можно быть не хладным, не пустым?
Отечество почти я ненавидел —
Если бы поэт поставил здесь точку, то перед нами было бы стихотворение вполне в духе декабристских требований, предъявляемых к литературе и обществу. Речь, как видим, идет о необходимости формирования высокого чувства гражданственности, распространении просвещения, воспитании искренних и горячих чувств и т. д. Но все это политическое красноречие неожиданным образом заканчивается в духе мадригала – легкого любовного стихотворения, скорее имитирующего, чем обнаруживающего подлинную влюбленность:
Но я вчера Голицыну увидел
И примирен с отечеством моим.
Если первая часть стихотворения отвечала ожиданиям декабристов, то его концовка принадлежала к жанру, решительно ими осуждаемому. Но для Пушкина и то, и другое – и гражданская доблесть, и легкая влюбленность – были неотъемлемыми частями человеческого бытия. Их соединение в пределах одного текста имело эффект соединения несоединимых стилей и должно было восприниматься как литературное хулиганство. Но именно оно, превращаясь постепенно в сознательно конструируемый принцип, открывало путь большой литературе с ее соединением высокого и низкого, трагического и комического.
Ода «Вольность» – одно из самых серьезных и патетических пушкинских стихотворений, – пройдя через салон Голицыной, включается в эту же игру. Само стихотворение выдержано в строгих декабристских критериях. В начале даже декларируется отказ от любовной лирики ради прославления свободы:
Беги, сокройся от очей,
Цитеры слабая царица!
Где ты, где ты, гроза царей,
Свободы гордая певица?
Приди, сорви с меня венок,
Разбей изнеженную лиру…
Хочу воспеть свободу миру,
На тронах поразить порок.
Основную часть стихотворения, как неоднократно отмечалось пушкинистами, составляет либеральная доктрина свободы, основанной на законности:
Лишь там над царскою главой
Народов не легло страданье,
Где крепко с вольностью святой
Законов мощных сочетанье…
Жанр политической оды здесь выдержан до конца. Однако, посылая стихотворение Голицыной, поэт снабдил его мадригалом, разрушающим весь гордый пафос политического свободолюбия:
Простой воспитанник природы,
Так я, бывало, воспевал
Мечту прекрасную свободы
И ею сладостно дышал.
Но вас я вижу, вам внимаю,
И что же?.. слабый человек!..
Свободу потеряв навек,
Неволю сердцем обожаю.
Широко распространенная версия о том, что Пушкин написал оду «Вольность» по заданию Н. И. Тургенева, представляется вполне убедительной. Во всяком случае, ничего невозможного в этом нет. Но, выполнив «политический заказ», поэт сразу же сделал его предметом литературной игры. Он обладал тем, чего был лишен его «заказчик», – умением менять точки зрения и от пафоса быстро переходить к иронии.
Вообще, идейную близость Тургенева и Пушкина не следует переоценивать. Первого интересовали либеральные идеи сами по себе, второго – возможность поэтического эксперимента над ними. Это явно не нравилось Тургеневу. С другой стороны, поэта не мог не раздражать присущий Тургеневу морализаторский тон. Крупный чиновник, человек необычайно серьезный и требовательный к себе и окружающим, Тургенев считал своим долгом воспитывать Пушкина, внушая ему правила политической этики. Так, например, он «ругал и усовещал» поэта «за его тогдашние эпиграммы и пр. против правительства» и «не раз давал ему чувствовать, что нельзя брать ни за что жалованье и ругать того, кто дает его». Пушкин вскипел и вызвал декабриста на дуэль. Правда, «после письмом просил <…> прощения»[396].
