Жюль Ренар - Дневник
* Тишина! Я слышу все свои мысли.
* Для меня не существует разницы между луной и ее отражением в канале.
* Почтальон купил себе ослика, чтобы передвигаться медленнее.
29 апреля. Верю во французский язык. Убежден, что Боссюэ наших дней писал бы лучше, чем Боссюэ классический.
9 мая. Возможно, вдохновение — это просто радость, испытываемая нами при писании: оно вовсе не предшествует этой радости.
14 мая. Сегодня — ничего. Я встаю. Зачем? Я не способен ни читать, ни писать, ни казаться веселым, ни слушать, ни говорить. Я могу только есть, потом повалиться в кресло и спать. Если бы даже я знал, что на меня направлено дуло револьвера, я не шелохнулся бы, чтобы избежать пули.
21 мая. Человеческая глупость. Эпитет излишен, ведь глупы бывают только люди.
26 мая. Салон. Не был здесь, как и в «Опера комик», уже десять лет. Одна лишь статуя Бальзака, работы Родена, привлекла мой взгляд. На расстоянии двадцати метров, повернутая, в три четверти, она производит впечатление своею позой. И эти пустые глаза, эта гримаса на лице, этот узкий лоб, халат, сковывающий, как путы, — во всем этом что-то есть. Об этой статуе можно сказать то, что мадам Викторина де Шатенэ сказала о Жубере: «Душа, которая случайно нашла себе телесную оболочку и старается как-то прожить в ней».
Но все прочее! Вся эта скульптура и вся эта живопись, все это сделано на скорую руку, как газетная статейка. Только приблизительные краски.
Даже человек несведущий невольно остановится перед статуей Родена.
После Салона — любое, на что ни взглянешь, радует взор.
28 мая. Теперь я могу писать лишь ножом на стволе дуба.
29 мая. На представлении «Ткачей» Гауптмана. Пьер Лоти[70]. Антуан говорит с благоговейным видом: «Сегодня нас посетил Лоти».
Перстни, слишком крупная булавка в галстуке, вся в золоте. Она похожа на королевскую корону. Вид у Лоти молодой, даже чересчур молодой, но чуть-чуть потрепанный.
Он не говорит со мной о моих книгах. Конечно, только потому, что он академик и что у него в петлице орденская розетка, я говорю с ним о его книгах. Говорю, что его творчество оказало немалое влияние на мое восприятие мира. Ох!
— А какую из ваших книг вы сами предпочитаете?
— Не знаю, — говорит он. — Написав книгу, я о ней забываю. Даже ни разу не перечитал ни одной.
Он особенно настаивает, чтобы я познакомил его с «мадам Ренар». Совершенно очевидно, что для него это просто новая женщина, а от каждой новой женщины он ждет чего-то. Сконфуженная Маринетта боится поднять на него глаза. Но она сразу увидела то, чего я не видел.
Его изысканная, вымученная вежливость вынуждает меня неуклюже отвечать тем же. В усах у него несколько белых нитей. Шевелюра как у юноши. Уши большие, скорее старческие, а глаза — как их описать?
— Да он красится! Красится, как женщина, — говорит мне Маринетта, когда мы отходим от Лоти. — Ресницы начернены, глаза подмазаны, волосы в бриллиантине, а губы напомажены. Он боится закрыть рот. А белые нити в усах — это кокетство, чтобы люди думали, будто усы у него естественного черного цвета.
— А я-то ничего не заметил, братец Ив[71]…
* Все-таки странно, что природа старается быть невеселой, дабы не контрастировать с нашей печалью.
* О самых прекрасных книгах, которыми я восхищаюсь, я говорю, что они все-таки длинноваты.
* Как это вы можете требовать, чтобы я всегда говорил правду с абсолютной точностью? Хватит того, что я пишу ее с таким трудом.
* Изящная подпись, как завиток бича у кучера из хорошего дома.
* Иметь стиль точный, четкий, выпуклый, сжатый, такой, чтобы мог разбудить мертвеца.
2 июня. Я очень люблю Капюса. Это писатель, который лучше всех видит смешные стороны нашей эпохи. Впрочем, он приспособился к этому обществу. Он смеется над нашими государственными деятелями, но не отказался бы сыграть в покер с первым попавшимся президентом республики.
4 июня. «Трава». Я хотел бы быть им полезен, но это не так-то просто…
Их религия, их политика, священник, владелец замка; их покойный мэр (мой отец). И тот бедняга, который его сменил. Они — мои братья…
Я писал эту книгу, глядя в окно на траву возле замка… Зелень освежала мои усталые глаза. Ей я обязан своими чудесными мечтаниями. Она — богатство этого края. Ею кормят быков, которые идут в пищу этим людям.
Их депутат. Их ужас перед войной.
Прозрачная вода источника, к которому приходит скот. Охота. Рыбная ловля. Деревенские обычаи. Сделать моего отца главным героем книги. Ее финал: драма между моей матерью, отцом, покончившим самоубийством, и «чужой».
12 июня. В деревне. Слушаю кваканье жабы. Через равные промежутки времени скатывается звучащая капля, грустная нота. Не верится, что идет она с земли, скорее уж кажется, что это жалобно попискивает птица, сидящая на суку. Упорное оханье всей округи, залитой дождем. Залает ли собака, хлопнут ли дверью — и стон смолкает. Потом снова начинается: «У-у-у!» Нет, не совсем так. Перед этим «у» есть еще какая-то согласная, которую я не могу уловить, придыхание, такой звук, словно лопнул пузырек воды на стоячей глади болота.
Нет, опять не то. Скорее уж это вздох чьей-то маленькой души. Бесконечно нежный вздох.
И так как никто, ни одна робкая душа ей не отвечает, оханье прекращается.
18 июня. Секрет современного творчества — это остерегаться как слов, смысл которых стерся от употребления, так и синтаксиса недоучек.
22 июня. Мишле слишком стремится поэтизировать природу, а она в этом не нуждается. Ей плевать на его неумеренные похвалы, и она, несмотря, на все усилия Мишле, ускользает от него. Попробуйте прочитать крестьянам такую фразу из Мишле: «Громкое пение жаворонка подало знак жнецам. «Пора идти, — сказал отец, — слышите, запел жаворонок». Крестьяне удивились бы. Никогда никто не давал им подобного знака; никто бы не послушался его.
11 июля. Никто никогда не помешает мне испытывать волнение, когда я гляжу на поле, когда я бреду по колено в овсе, и он снова подымается позади меня. Какая мысль может быть тоньше этой травинки?
12 июля. Проветрить свое «я», которое становится затхлым.
20 июля. У Рабле «мечтание» — синоним глупости.
* Я умею плавать ровно настолько, чтобы не бросаться спасать утопающего.
* Здесь дело не только в луне. Есть еще загадочные и злые ветры, из-за которых сохнет и умирает ветка на цветущем дереве.
* Улитка и ее недвижимое имущество.
