Бенно Цизер - Дорога на Сталинград. Воспоминания немецкого пехотинца. 1941-1943.
Тут, как всегда в нужный момент, появился лейтенант Штрауб и, узнав меня, подошел и пожал мне руку.
– Конечно же ты опять будешь в моем взводе, – сказал он. – Отдай свой карабин этому, как вы его называете, – Шейху, да? – и возьми пулемет вместе с Ульмером.
Еще через несколько минут я прыгнул в окоп. После изумления в первый момент встреча была просто ласковой. В то время как Францл сжимал мои руки, Шейх мутузил меня по груди до синяков. И я вдруг понял, как сильно мы привязались друг к другу.
Потом началось. Вместе со шквальным огнем артиллерии пламя, казалось, охватило всю цепь холмов. Тяжелые снаряды, потом шрапнель меньшего калибра, затем вой сокрушительных минометных снарядов всех калибров, взрывавшихся на земле. И наконец, то, что мы называли «Сталинским церковным органом», а русские – «Катюшами» – ракеты, взмывавшие ввысь, подобно кометам, – по два десятка за один залп. Они летели дугообразно по большой параболе, чтобы упасть в нашей узкой лощине, создавая множество взрывов, рикошетили взад и вперед от ее стенок и преумножали свою мощь в сто раз. Даже земля с ее бесчисленными ранами, казалось, была в яростной агонии.
Три несчастных человеческих существа, мы забились в крошечное укрытие, зажав кулаками уши, открыв широко рот, чтобы уберечь барабанные перепонки от взрывов, в ожидании, когда один из этих тысяч снарядов уничтожит нас. Нас пронизывал страх, от которого невозможно было скрыться. Мы ни на мгновение не пытались спрятать страх. Мы пытались только не терять надежду.
Прошла целая вечность, прежде чем шквальный огонь прекратился так же неожиданно, как и начался. У нас в ушах заломило от тишины. Когда мы подняли голову над краем окопа, то увидели серый туман из едкого пороха и дыма, медленно поднимавшийся в воздух над всей местностью и застилавший собой луну и звезды. Мы думали, что остались единственными из живых существ, когда вдруг над цепью холмов с нашей стороны взметнулись высоко в воздух белые вспышки и заполнили ослепительным светом крутой склон перед нами и полосу земли на равнине.
Мы знали, что были не одни, но мы также знали, что русские скоро атакуют – они никогда не ждут рассвета. Поэтому мы приготовили пулеметы и пристально разглядывали равнину внизу, высматривая малейшую движущуюся тень.
Где-то нервно застучал один из наших пулеметов и спровоцировал другие, хотя никакого противника пока не было видно. Послышался только низкий, непонятный гул, как будто где-то вне поля зрения крадется огромный зверь, готовясь к прыжку.
Затем – красные огни: этот ужасный сигнал, который предупреждал об атаке противника. Теперь русские вышли из укрытий, и бой вспыхнул в нескольких сотнях метров слева от нас. Мы видели смутные очертания фигур, ползущих, как ящерицы, через равнину и вверх по склону к нам. Тогда Францл тоже пустил ракету, а я положил палец на спусковой крючок.
Почти в унисон наши пулеметы выпустили очереди трассирующих огней по смутно различимым атаковавшим.
Фигуры приблизились. Они вдруг выросли, рванулись вперед, затем снова упали и слились с землей. Мы не могли их выделить; наша злость возрастала, а вместе с ней и паника. Я думал, что с ума сойду, когда нужно было менять ленту или заклинивало патрон. Я менял ленту за лентой. Наши трассирующие пули, выстраивавшиеся огненной цепочкой, в каждой пятой очереди обозначали центр склона и шли вперед, обозначая равнину. А теперь уже трассирующие пули противника нащупывали наши собственные укрытия, ударяя по камням или улетая прочь к звездам. А тени все приближались и приближались, несмотря на пулеметный огонь.
Теперь нервы уже не выдерживали, мы вылезли из своих окопов и стали бросать вперед в воздух одну за другой ручные гранаты, выдергивая чеку как можно быстрее и выкидывая вперед и вверх руку. Я так увлекся, что выбросил даже саперную лопатку. Францл прекратил стрельбу белыми осветительными патронами и навел оружие на то место, где был противник.
У нас почти кончились боеприпасы, и только тогда мы заметили, что тени перестали приближаться, там возникла какая-то суматоха, и они, ковыляя, скрылись в огромном темном пространстве равнины внизу.
Невыносимое напряжение на мгновение спало. Затем мы разгадали уловку русских; теперь они сосредоточивались на нашем левом фланге. В считаные минуты наши опорные пункты были обнаружены благодаря перекрестному огню противника. Противотанковая пушка продолжала вести огонь, как часовой механизм, до последнего момента, но пулеметы замолкали один за другим, да и огонь из стрелкового оружия тоже прекратился. Затем мы уловили отрывистые, резкие звуки пистолетных выстрелов, что означало начало рукопашного боя. И довольно скоро пули уже свистели у наших укреплений, выпущенные с тех позиций. При свете вспышек мы снова увидели внизу равнину с огромным количеством наступавших по ней русских. Шейх разглядел, что они ползли вверх по склону.
– Закрываем лавочку, – сказал Францл. – Если мы не уйдем сейчас, то будет слишком поздно.
Мы взяли оружие и немного оставшихся патронов. Выбрав относительно спокойный момент, мы выбрались из окопа, прыгая и спотыкаясь под пулеметными очередями, взбивавшими землю вокруг наших ног. Пули отскакивали рикошетом и пролетали со свистом над нами и между нами. Это была одна из самых смертельных гонок, которые когда-либо выигрывал человек. Последними несколькими огромными прыжками, о которых при обычных условиях и помышлять не мог, я победил – упал в овражек, на который мы нацелились, и в изнеможении привалился к его стенке, в данную минуту находясь в безопасности.
Несколько позднее под малоэффективным градом пуль русских, пролетавших над нами, мы пробирались под холодным светом звезд между высокими стенками оврага. К нам примкнули остатки роты, включая раненых. Нам уже не раз бывало тяжело, но редко настолько худо.
В конце гребня горы мы увидели жалкие остатки нашей части. Солдаты ковыляли вокруг или лежали маленькими группами, спали на мокрой земле, там, где остановились, не пользуясь даже плащ-палатками. Люди едва могли говорить – это отнимало слишком много усилий.
На заре, по утреннему холодку, приплелся фельдфебель, грязный, как и все мы, в изодранных и забрызганных кровью брюках, без винтовки и даже без поясного ремня. На наши расспросы он отвечал:
– Командир? Он убит. Я только что споткнулся о его тело.
Но он ничего не знал о лейтенанте Штраубе или нашем друге Пилле.
Рядом с нами одиннадцатая рота ожидала нового ввода в бой. Они вышли из первого боя почти без потерь. В целости было и подразделение броневых грузовых автомобилей.
Орудия начали завывать, их ракеты круто взмывали вверх, прежде чем делали дугу и падали. К ним присоединился тяжелый миномет.
