Лесли Марчанд - Лорд Байрон. Заложник страсти
Однако всепонимающую леди Мельбурн сейчас больше беспокоила Августа, нежели Каролина. Сумеет ли та уйти из жизни Байрона? Байрон защищал сестру, говоря, что именно она просила его поскорее поехать в Сихэм. А когда леди Мельбурн не успокоилась, он уверил ее: «X. – самое бескорыстное существо в мире. Ее единственная ошибка лежит на моей совести, и за это я не заслуживаю прощения». Леди Мельбурн укрепилась в своем подозрении, что любовь Байрона не пройдет быстро, но она не знала Августу так хорошо, как знал ее он. В самом деле, Августа бескорыстно любила Байрона и искренне желала ему счастья. Теперь она была готова любить его как сестра и с материнской нежностью заботиться о его благополучии. Случившееся не отпугнуло ее и не изменило ее отношения к нему.
Байрон хотел уладить все финансовые дела перед поездкой в Сихэм. Он предложил выделить Аннабелле шестьдесят тысяч фунтов или три тысячи фунтов в год, предполагая продать Ньюстед. Деньги Клотона могли пойти на уплату самых неотложных долгов, а Хэнсон полагал, что аббатство можно будет продать за сто двадцать тысяч фунтов. Также Хэнсон узнал, что сэр Ральф Милбэнк влез в долги, растратив состояние на выборах 1812 года. Единственной надеждой Аннабеллы был ее дядя, лорд Уэнтворт. Однако у Хэнсона не было времени встретиться с поверенными сэра Ральфа, и недовольному Байрону пришлось остаться в Лондоне.
А между тем переписка с Сихэмом продолжалась. Байрон уверял Аннабеллу, что по-прежнему полагается на ее руководство в семейной жизни. Он хотел видеть в ней воплощение идеала, к которому стремился с юности. Он вспоминал, какой впервые увидел ее в доме Мельбурнов: «В лице и манерах были простота, невинность и красота…» И добавлял искренне: «Совершенно искренне, от всего сердца, милая Аннабелла, могу сказать вам, что именно тогда, когда я понял, что недостоин вас, мои чувства и помыслы обратились к вам…» Свое письмо Байрон завершил мольбой, которая могла бы обескуражить девушку, так долго ждавшую человека, достойного уважения и превосходящего ее во всех отношениях: «Я буду таким, каким вы захотите меня видеть. Я полностью готов подчиниться разуму, который стоит выше моего».
Шли недели – Хэнсон тайком уехал в Девон, не предупредив Байрона, – и неловкость в Сихэме все усиливалась, а Аннабелла тщетно пыталась успокоить родителей и себя. Байрон был очень сердит на Хэнсона. Он попросил Хобхауса быть шафером на свадьбе, но не мог назвать точного дня отъезда в Сихэм из-за затянувшихся дел.
В это время Байрон получил письмо от молодой леди по имени Элиза. В нем не было ничего нового. Но когда эта женщина, такая пылкая и наивная, зашла к нему 24 октября, Байрон был тронут ее невинностью и подарил ей пятьдесят фунтов, чтобы она могла издать свои стихи. Сам он предпочитал не читать их. Когда Байрон сообщил Элизе, что скоро женится, она была так поражена, что ему пришлось отправить ее домой в своем собственном экипаже.
Два дня спустя, в субботу 29 октября, Байрон впервые отправился к своей невесте. Больше он не мог ждать Хэнсона. До воскресенья он задержался в поместье Сикс-Майл-Боттом. Страх перед предстоящей свадьбой, которая должна была разлучить его с Августой, зародился в его душе. В письмах Байрона и Аннабеллы было слишком много неловкостей и вымученных размышлений. Почему эта девушка не могла быть искренней и естественной? Ему это было необходимо, чтобы преодолеть собственную застенчивость. Только Августа могла помочь ему в этом, и вместе они часто смеялись. Позже, вспоминая свою семейную жизнь, Аннабелла говорила, что как-то Байрон сказал ей, что «только хочет, чтобы женщина смеялась, и ему все равно, что она думает». А в другой раз он заметил: «Я могу заставить Августу смеяться над чем угодно».
Байрон медленно продвигался на север, остановившись по пути в Ньюстеде. В Сихэме Аннабелла изо всех сил пыталась скрыть от родителей свое волнение. Байрон не сообщил, когда приедет. Она также пыталась скрыть досаду от того, что он не завалил ее стихами и подарками. Она была бы разочарована еще больше, если бы узнала, как щедро одаривал он украшениями и портретами других женщин.
Байрон приехал только в среду 2 ноября. Аннабелла читала в своей комнате, когда раздался стук колес экипажа. Напряженное ожидание изнурило ее. Она приняла решение не встречаться с ним при всех и вышла в гостиную, когда он был там один. Байрон стоял у камина. «Он не шагнул ко мне навстречу, но взял мою протянутую руку и поцеловал ее». Возможно, Аннабелла почувствовала бы досаду, что Байрон сам не подошел к ней, если бы позднее не поняла, что он стыдился своей хромоты.
Два дня спустя Байрон написал леди Мельбурн: «Аннабелла кажется более душевной, чем мы предполагали, однако это самая молчаливая женщина из всех, что мне встречались, что ужасно озадачивает меня». К счастью, лед отчуждения был сломлен другими людьми, которые оказались более разговорчивыми. Тревога родителей Аннабеллы вскоре рассеялась, потому что, когда Байрон намеревался быть очаровательным, ему это всегда удавалось. Он даже терпеливо выслушивал скучные рассказы сэра Ральфа. На следующий день Аннабелла пригласила Байрона на прогулку к своему излюбленному месту у утеса, стоявшего на берегу холодного Северного моря. Она «трепетно сжала» руку Байрона, когда он смотрел на катящиеся волны. Но он предпочитал моря, омывающие более теплые земли, хотя и не сказал этого.
Когда Аннабелла молчала, Байрону всегда казалось, что она наблюдает за ним и делает нелицеприятные выводы. Он сообщил леди Мельбурн: «Не могу вам сказать, будем ли мы счастливы или нет. Я готов относиться к ней со всем уважением, но боюсь, что она не сумеет «вести» меня. Если это правда, то ничего не выйдет… Я никогда не мог любить того, кто не отвечал мне взаимностью. Могу с точностью сказать, что мои чувства крепнут, встречаясь с ответными чувствами, и никогда не меняются в присутствии предмета моей страсти…» На четвертый день Байрону удалось немного расшевелить Аннабеллу, но он все еще не был уверен, что понимает ее. Письмо Байрона к «тетке» звучало ободряюще, но не слишком взволнованно: «У нас с Аннабеллой все благополучно… Она, как вы знаете, очень хороший человек, но думаю, что не только ее чувства и привязанности, но и страсти сильнее, чем мы предполагали».
Казалось, все складывалось. Юристы согласились на условия Байрона без излишней тяжбы. Аннабелла должна была получить двадцать тысяч фунтов, к тому же она возлагала надежды на своего дядю, лорда Уэнтворта. Однако и через неделю обрученные не стали ближе друг другу. Аннабелла не понимала грусти Байрона, хотя зачастую причиной его тоски были ее собственные перепады настроения. Он много говорил об Августе с «печальной нежностью», а когда заметил, что «когда ты в веселом настроении, то похожа на нее», то Аннабелла восприняла это как ключ к своему будущему поведению, хотя и не могла полностью побороть своего смущения. Байрон говорил: «Если бы ты согласилась выйти за меня два года назад, то избавила бы меня от того, с чем мне никогда не удастся справиться». В этом высказывании, сделанном в минуту досады, Аннабелла увидела зловещие намеки.
В итоге Аннабелла пришла к выводу, что Байрон не любит ее, и слишком буйная фантазия заставила ее устроить сцену с предложением разорвать помолвку. Когда Байрон «совершенно пал духом», Аннабелла решила, что, «должно быть, он все-таки любит меня». Однако Байрон пришел в замешательство. 13 ноября он написал леди Мельбурн: «Знаете, у меня появились серьезные сомнения в успехе нашего брака. Характер Аннабеллы оказался прямо противоположным нашим ожиданиям. Ее одолевают сильные чувства, угрызения совести в отношении себя и, думаю, меня… Любое слово или даже тон таят для нее в себе какой-то скрытый смысл. Иногда мы очень похожи, а порой совсем разные. Это происходит постоянно и полностью соответствует ее взглядам».
Байрон научился смягчать «бурные порывы» Аннабеллы так же, как делал это с другими женщинами, хотя не со столь неопытными, как она. Он говорил леди Мельбурн: «Что касается меня, то недавно я использовал способ «красноречивого действия», который Демосфен называет первым принципом ораторского искусства, и нахожу его очень эффективным, потому что он успокаивает Аннабеллу. Это дает надежду на успех «теории невозмутимого спокойствия», хорошо известной в нашей философии. Между нами, все это очень забавно. В данном отношении она совсем как ребенок, который легко откликается на доброту…»
Аннабелла, вероятно испуганная тем, к чему могут привести эти проявления доброты, сознавая, что родители могут понять, в чем дело, и опасаясь дальнейших скандалов перед свадьбой, просила Байрона уехать, хотя он гостил в Сихэме всего две недели. Она не была уверена, что сумеет сдерживать Байрона или сдерживаться сама в его присутствии, хотя и убеждала себя, что, когда они поженятся, все будет по-другому. Байрон был слегка задет и на следующую ночь после отъезда написал: «Если это доставит вам удовольствие, то я чувствую себя так же неудобно, как паломник с горохом, насыпанным в туфли, и так же холодно, как рядом с Милосердием, Целомудрием или другой подобной добродетелью».
