Дмитрий Олейников - Бенкендорф
Вернулся царский адъютант уже в Дрисский укреплённый лагерь — «твердыню», в которой до войны, по плану прусского теоретика Фуля, предполагалось встретить и разбить главные силы Наполеона. Теперь этот план подвергся всеобщей критике: место было признано неудачны^ по целому ряду причин — стратегических, тактических, инженерных. Все офицеры знали, что «весьма смелый на язык» начальник штаба армии Паулуччи заявил Фулю в лицо: «Этот план выбран или изменником, или невеждой — выбирайте любое, ваше превосходительство». В конце концов Первая армия бросила лагерь и стала отходить к Витебску. Сообщения с Багратионом не было почти неделю, и к нему были отправлены сразу несколько связных. Из-за опасения, что Волконский, посланный первым, по самому короткому и потому самому опасному маршруту, «непременно должен попасться в руки неприятеля», чуть погодя и более надёжным путём был отправлен Бенкендорф.
А войска Багратиона снова совершали изнурительные марши. Генерал Паскевич вспоминал: «Князь Багратион приказал запастись в Бобруйске только сухарями и усиленными маршами спешить к Могилёву, чтобы там предупредить неприятеля. Трудно найти в военной истории переходы усиленнее отступления 2-й армии. В день делали по 45 и 50 вёрст; несносный жар, песок и недостаток чистой воды ещё более изнуряли людей. Не было времени даже варить каши. Полки потеряли в это время по 150 человек. Находясь с 26-ю дивизиею в голове колонны, к счастью, я имел большой запас сухарей и водки. Отпуская двойную порцию, поддерживал этим солдат, но, несмотря на то, у меня выбыло из полка по 70 человек». Впрочем, как позже говорил генерал Драгомиров, «никогда не думай, каково тебе; думай, каково неприятелю». В корпусе Даву урон от изнурительных гонок на опережение был ещё выше. Здесь насчитывали «бесчисленное» количество отставших: в среднем около трети списочного состава полков. Например, во 2-м полку польского Легиона Вислы каждая рота потеряла в среднем 15–20 человек, из положенных по штату 2400 солдат 800 «осталось лежать на дорогах, в полях и лугах, некоторые мёртвыми, другие — не в силах следовать за нами»7.
И вновь повторилась минская история: теперь уже Волконский, не доезжая десяти вёрст до Могилёва, встретил спасавшегося бегством начальника внутренней стражи, уверявшего, что в город вошли французы. Ямщик согласился ехать дальше, только увидев направленный на него пистолет. Могилёв был ещё пуст, но аванпосты французов находились всего в 15 верстах к западу.
Вовремя предупреждённый Багратион успел изменить свои планы: в бумагах, привезённых Волконским 8 июля и продублированных прибывшим чуть позже Бенкендорфом, было обозначено новое место соединения — Смоленск.
С третьей попытки Багратион и Платов сумели обмануть опытного Даву: сковали его боями на подступах к Могилёву и внушили мысль, что будут всеми силами сражаться за этот город, обладавший удобнейшей переправой через Днепр. Пока Даву по всем правилам военной науки готовился к серьёзному сражению, казаки Платова, «кружа как рой пчёл»8 вокруг Могилёва, создали непроницаемую для французской разведки завесу. Под её прикрытием русские войска переправились через Днепр ниже по течению и через восемь дней беспрепятственно достигли Смоленска. Армии соединились.
Первый этап войны закончился, с ним завершилась и курьерская служба Бенкендорфа и Волконского. К этому времени император Александр уже покинул действующую армию, но большая часть его свиты осталась на войне и попала в распоряжение главнокомандующего Барклая де Толли.
Бенкендорф и Волконский поступили под начало генерала Ф. Ф. Винцингероде, командовавшего в то время резервами в Смоленске и окрестностях.
Фёдор Фёдорович Винцингероде формально был подданным Наполеона, поскольку его отечество — Гессен — вошло в состав Первой империи. Но фактически он был «профессиональным борцом с Наполеоном», сражался с французами с 1790-х годов то на стороне России, то на стороне Австрии, заслужил боевого «Георгия» и орден Марии Терезии, был ранен. 11 мая 1812 года он вновь вернулся на русскую службу — чтобы опять воевать с Наполеоном. Когда война началась, император французов объявил его своим личным врагом.
Позже Бенкендорф вспоминал, с каким огорчением он отправлялся к месту нового назначения — в тыл, в резервный корпус. Он вместе со всеми испытывал горечь от постоянного отступления и надеялся поскорее вступить в бой. Позже в мемуарах Бенкендорф вспоминал: «Каждый верстовой столб, приближавший нас к столице, печалил нас и солдат. Удручённые скорбью, мы предавали наши губернии и их великодушное население неприятельскому разорению. Сколько проклятий навлёк на себя честный и благородный генерал Барклай, который, исполняя своим отступлением мудрые указания императора, принимал на себя ненависть и проклятия народа и ропот солдат». Бенкендорф мог слышать, как Барклай, подъехав к солдатам, когда они обедали, спросил: «Ребята, хороша ли каша?» — и в ответ раздалось горькое: «Хороша, да не за что нас кормить»…
Бенкендорф приехал в Смоленск незадолго до соединения русских армий и здесь пережил пару тревожных дней. Уже тогда было ясно, что город станет ареной битвы, но ещё совершенно непонятно, кто подойдёт к нему первым: Барклай с северо-запада или обогнавший Багратиона Даву с юго-запада.
Винцингероде попытался, не дожидаясь подхода основных сил, создать хоть какую-то линию обороны города из подчинённых ему частей. «Состоявший при особе его флигель-адъютант полковник Бенкендорф» и артиллерийский офицер Н. М. Коншин немедленно отправились объезжать город, чтобы «составить проект укреплений, самый простой, удобный для исполнения по обстоятельствам и времени». Тревожный день сменился беспокойной ночью: обсуждался вопрос о возможном уничтожении моста через Днепр; только к утру Бенкендорф развёз подчинённым Винцингероде сведения о том, что Барклай уже на марше, а «в авангарде нашем в Красном не слышно нападательного движения»9.
Правда, участвовать в сражении у древних смоленских стен Бенкендорфу не пришлось.
* * *Однако в резерве Александр Христофорович тоже не засиделся. Уже 21 июля Винцингероде получил приказ главнокомандующего Барклая де Толли, согласно которому резервный корпус расформировывался, а генерал становился командиром самостоятельного боевого отряда, или «партии», как тогда говорили. «Я поручил генералу Винцингероде, — вспоминал впоследствии сам Барклай, — начальство над войсками, собранными между Поречьем и Духовщиной… Он обязан был прикрывать с сими войсками дорогу к Духовщине и Белой, освободить Велижский уезд от набегов неприятеля и наблюдать за ним в Поречье, Сураже и Витебске»10. «Назначение указанного отряда, — добавлял в мемуарах Бенкендорф, — было служить для связи между большой армией и армией под командованием графа Витгенштейна, охранять внутренность страны от неприятельских отрядов и фуражиров и действовать, в зависимости от обстоятельств, в тылах французской армии, не теряя из виду движений Барклая де Толли». Специальным приказом отряду вменялось в обязанность «брать пленных и узнавать, кто именно и в каком числе неприятель идёт, открывая об нём сколько можно». Тыл стал фронтом, резервы — боевыми частями, полковник Бенкендорф — командиром авангарда, ротмистр Волконский — дежурным штаб-офицером.
