Александр Чудаков. - Ложится мгла на старые ступени
Особенно возбуждала дядю частая гостья, соседка-учительница, грудастая кормящая мать. Он любил при ней спрашивать, правда ли, что женское молоко содержит десять элементов таблицы Менделеева - вы, Настасья Леонидовна, должны как химик-органик это знать. Или с серьезным видом интересовался, не расстраивается ли у нашего милого младенца иногда животик?
- И очень часто, - озабоченно отвечала мамаша, которая хоть и была настороже, всякий раз покупалась.
- Антон, - строгим голосом говорил Василий Илларионович, и Антону уже было ясно, что будет востребована его способность дословно запоминать самые разнообразные прозаические тексты (стихи он запоминал несколько хуже). - Антон, не мог бы ты напомнить нам, что писал по этому поводу лет семьдесят тому назад врач Троицкий в своем известном курсе лекций о болезнях детского возраста?
- "У кормящих грудью матерей и кормилиц, - быстро начинал Антон, - умеренные половые отправления не оказывают вредного влияния, чрезмерные же могут производить пока неизвестные нам изменения в составе молока, благодаря которым последнее начинает вызывать у детей временные расстройства кишечника".
Мужчины хохотали, кормящая учительница становилась пунцовой:
- Пощадили бы ребенка, Василий Илларионович. Это непедагогично.
- Он не понимает, - говорил дядя, и в данном случае это была правда, потому что Антон действительно очень смутно представлял, что такое половые отправления. Чувствуя, что надо разрядить обстановку, он проявлял инициативу, возвращая разговор к прежней теме.
- Дед, а за что ты влюбился в бабу?
- Она очень изящно разливала чай, - дед ласково поглядел на потупившую взор жену.
- Ну конечно, - подхватывал Василий Илларионович, - локотки, шейка…
Бабка удивленно вскидывала глаза.
- Оголенные руки и плечи - это могло быть исключительно на балу. За обедом - только закрытое платье с рукавами до запястья; возможны кружева - простые вологодские, выпущенные на четверть ладони.
Остановиться главный геолог уже не мог. Тамару посылали еще за шампанским. Пока она ходила, Василий Илларионович в нетерпении мерил шагами комнату, подходя к окну, к книжному шкафу.
- Леонид Львович, ну что у вас за книги? "Сорные травы на полях и их истребление". Санкт-Петербург, 1899 год. Ну кто сейчас будет истреблять на полях сорные травы? Наши колхознички? "Учебная книга свинарки". Какая нынешняя свинарка… Впрочем, тут еще одно пособие на эту тему: "Учебная книга свинаря". Это уже любопытно! Значит, свинарь должен откармливать свинок как-то иначе? Очень интересный поворот темы! Полистаем. Так… Подсвинки… Запаривание отрубей… Да нет, что-то все одно и то же и у свинаря, и у свинарки… А это что? Заставлено, но часть заглавия прочесть можно: "Конституция…" Неужто читаете про самую демократическую в мире? "…и экстерьер сельскохозяйственных животных". Даже по обложке видно: с конституцией и экстерьером у этих хряков и быков-производителей порядок полный. Ба, да тут вот что есть! "Женский половой аппарат…"
- Это не то, что вы думаете.
- "…живородящих мух". Н-да, действительно… Почему у вас нет настоящих книг?
- Я предполагаю, какие книги вы имеете в виду. Таких не держу-с.
- Понимаю, на что вы намекаете! А я имею в виду совсем другое. Zum Beispiel, то есть например, как сказали бы в Восточной Пруссии, где, кстати, Гретхен были весьма недурны. Читали ли вы книгу "Продажа девушек в дома разврата и меры к ее прекращению", вышедшую в Москве в конце века? Или другую, изданную иждивением Императорской Академии Наук в конце позапрошлого века: "О благородстве и преимуществе женского пола"?
- И подобных книг я не держатель.
- Ну, уж если хотите ближе к любимой вашей биологии, то знакома ли вам такая брошюра: "О возможности разведения кенгуру в Новороссийских степях"? Издана в Харькове в 1880 году. Прожектерство? Здоровое прожектерство необходимо для развития общества. А известна ли вам книга "Гонорея у горилл"? И напрасно! Там подробно обосновывается, почему венерические заболевания бывают только у приматов.
Это было прекрасное название. Даже лучше, чем "Жизнь жужелиц". "Гоноррея у горрилл, - бормотал в тот вечер Антон, засыпая. - Гонорррея у горрриллл".
На пенсию Василий Илларионович как горняк мог уйти пятидесяти лет; перед этим он уехал, без семьи, куда-то на Север, чтобы пенсию получить максимальную. Там, разумеется, завел молодую любовницу, но, видимо, всегдашнее везенье кончилось: заболел тяжелым воспалением легких и долго лежал в больнице; любовница сразу его бросила; когда наконец он вызвал жену, воспаление успело перейти в скоротечную чахотку; в Чебачинск она привезла его уже в отчаянно плохом состоянии. Его поместили в тубдиспансер на горе. Тетя Лариса ходила к нему каждый день, дочек не брала, боясь заразы. Василий Илларионович лежал тихий, на себя не похожий. Просил у жены прощенья, говорил, что испортил ей жизнь.
На ноябрьские праздники мои отец и мать пошли его навестить. Через соседку-медсестру он передал, чтобы принесли шампанское. Знал ли он, когда по старой врачебной традиции туберкулезным больным дают шампанское? Мог знать - от персонала, работавшего еще с профессором Халло, от старых больных. Мои родители посидели у его постели, выпили с ним. К ночи он умер.
Тетя Лариса пережила его всего на два года. Мужа она не простила: завещала похоронить себя отдельно, а не рядом с ним.
Отважный пилот Гастелло
Все настоящее о войне Антон узнал на бревнах перед домом лесника Шелепова. Дом стоял над плотиной, и все, кто возвращался вечером с приречных или зареченских огородов, не могли его миновать; увидев знакомых, присаживались покурить, а то и выпить. Шелепов, сам человек трезвый и положительный, не возражал, и в нужный момент говорил негромко: "Мать!" - и жена, каким-то образом услышав его за двойными рамами, выносила миску картошки в мундире, всегда теплой, и соленых огурцов. Был он кавалеристом - в гражданскую во второй конной Миронова, а в эту - у Доватора. Низкорослый, кривоногий, он обладал неимоверной силой, и когда на бревнах доходило до грудков, начинал покашливать, как бы прочищая горло, и спорщики поутихали. Разговор шел военный-откровенный - все были фронтовики.
Первым, по-соседски, приходил Сумбаев, капитан (и нам, и взрослым он велел называть себя не по имени-отчеству, а именно так), еще когда на бревнах после лапты сидели мы. C нами он любил разговаривать, кажется, больше - мы не смеялись, когда он рассказывал: "Слышим - мотор. Броневик белых! Я загибаю левый фланг, шашки наголо, в атаку - рысью - марш!!!"
Себя Сумбаев именовал ветераном пяти войн. По возрасту не сходилось, и Генка Меншиков, помнивший наизусть все, относившееся к войне, как-то отважился:
