Эрнест Сетон-Томпсон - Моя жизнь
— Я оплачу вам все расходы, дорогу, гостиницу, афиши, волшебный фонарь, зал и приглашу человека, который будет исполнять обязанности вашего секретаря и помощника, и прошу вас выступать с вашими рассказами два раза в день пять дней в неделю за вознаграждение в шестьсот долларов в неделю. Срок предлагаемого договора — двадцать недель до Нового года и десять недель после Нового года.
Я без колебаний принял эти условия, и мы проработали вместе несколько лет. Смерть майора Понда прервала наше сотрудничество.
Если описать все смешные приключения и злоключения на пути моих странствований, рассказать о вечно спешке, в которой я жил, стараясь попасть в назначенное время, несмотря на пургу и усталость, если описать все это, получилась бы довольно-таки толстая книга.
* * *Уже давно я взял за правило отправляться дважды в год в дикие края и проводить там по нескольку месяцев. Мне не всегда удавалось выполнить эту программу, но я делал все, что зависело от меня, и неизменно получал массу новых интересных впечатлений.
Осенью 1898 года я отправился через горные возвышенности в долину реки Ветров Винд-Ривер, которая протекает в штате Вайоминг.
Здесь у меня было интересное приключение, о котором мне хочется рассказать.
Это было 1 октября. Я выехал из лагеря в 8 часов утра. Холмы были окутаны пушистым покровом снега. Снег продолжал идти и идти. Он заволакивал дали, и мне трудно было замечать свой путь.
Я проехал уже около двух миль в северном направлении, когда заметил, старые следы лося. На расстоянии мили они шли на север, потом повернули на восток. Я проехал еще две мили по этим следам. Потом они повернули на юг и пересекли реку — мелкий каменистый ручей, еще не скованный льдом, затем вверх по ручью и в лес. И здесь вдруг я увидел место, где, по-видимому, отдыхал этот лось, и совсем недалеко два ложа меньших размеров, наверное двух самок. Следы были совсем свежие. Наверное, лоси в тревоге сорвались с места, услышав шорох моих шагов. Но вряд ли они далеко убежали. Было очевидно, что почуять меня лоси не могли, потому что ветер дул в мою сторону. Вряд ли они и увидели меня. Я думал, что лоси скоро вернутся обратно.
Один след шел по открытому месту, вниз по склону холма, другой — вверх, на вершину холма, поросшего лесом. Я повернул и поскакал вниз. И не ошибся. Огромный лось был здесь. Он высоко поднял голову, видно, почуяв меня, и насторожился. Было слишком темно, чтобы сфотографировать этого красивого зверя. А убивать лося мне не хотелось. Итак, я крикнул ему:
— Хуун!
Он повернулся и умчался вдаль за тридевять земель.
Вслед за этим я вынул свой карандаш и бумагу и стал зарисовывать то место, где в снегу отдыхали три лося.
Вдруг я заметил с удивлением, что рисую на серой бумаге, в то время как мне казалось, что у меня был белый блокнот. Я стал всматриваться и тогда только убедился, что бумага и на самом деле была белая, но в сумерках она мне показалась серой, так же и все вокруг.
Собрав второпях свои художественные принадлежности, я вскочил на лошадь. Я не имел понятия о том, сколько миль отделяло меня от лагеря, так же как и не знал, как туда лучше добраться. Возвращаться тропой, которая привела меня сюда, было неразумно, потому что я сделал много зигзагов, скача по следам лося. Да и все равно мне не найти своих следов — снег шел весь день и заметал все следы.
Не теряя больше времени на размышления, я решил ехать напрямик к лагерю. Я не сомневался, что выбранный мною путь был наикратчайшим. В благодушном настроении скакал я полчаса. Наконец я снова у береги реки.
Но каково же было мое удивление, когда я заметил, что эта река теперь текла в противоположную сторону!
О ужас! Каждый, кому приходилось странствовать по глухим, безлюдным местам, знает, что это означает. Река не может сбиться с пути. Значит, путешественник заблудился.
Мысленно я стал проверять направление своего пути, но чем больше я размышлял, тем больше становился в тупик. Снежные облака заслоняли солнце весь день, и у меня не было возможности ориентироваться.
И тогда меня охватило цепенящее чувство страха. Но тут же я овладел собой и сказал себе то, что всегда говорил другим: «У заблудившегося человека три врага: голод, холод и последний, самый ужасный — страх. Не бойся и все будет хорошо. Инстинкт охотника подсказывает тебе, что лагерь лежит вон там, по направлению этого холма, где виднеются сосны, и дальше за ним — по прямой».
Я уже собрался скакать этим путем, когда другая мысль пришла мне в голову: «Да ведь со мною друг, который знает про все это больше меня, — моя лошадь. Она знает все, мне надо лишь спросить ее». И я спросил.
Как я это сделал?
Я повернул своего коня хвостом к холму, поросшему соснами, и отскакал в противоположную сторону по ровному месту. Опустил поводья и сидел совсем тихо, не шевелясь, не произнося ни звука.
Конь тут же повернул и поскакал по направлению к холму с соснами.
Я поскакал к другому месту и снова повернул его хвостом к лесистому холму.
Еще раз он сделал полный оборот и поскакал тем же путем.
Тогда я сказал: «Итак, все решено. Мне совершенно безразлично, если эта сумасшедшая река вздумает даже течь вверх по сосне — пусть себя течет, меня это не касается. Я поеду своей дорогой — по направлению к холму с соснами».
Я поскакал в этом направлении и через час благополучно вернулся в лагерь. Здесь выяснилось, почему эта странная река текла вопреки всем законам природы против своего течения. Оказалось, что я попал к берегам совсем другой реки, о которой раньше ничего не знал.
Глава XXV
Джон Берроус
Как-то раз, когда я был еще в Лондоне и, как всегда, вечером зашел в библиотеку при Британском музее, библиотекарь протянул мне книгу и сказал:
— Вот произведение американского писателя, которое должно понравиться вам.
Это была новая книга Джона Берроуса «Летнее путешествие». Я прочел ее с напряженным вниманием и с непередаваемой радостью. С тех пор Джон Берроус стал одним из моих идеалов.
Прошло много лет. Я уже сам стал писателем. Мои рассказы, появившиеся в печати, вызвали оживленные толки в литературных кругах. Ричард Гильдер, издатель журнала «Сенчури», решил во что бы то ни стало познакомить меня с Джоном Берроусом и пригласил нас двоих к себе в гости.
Это был памятный для меня день. Я смотрел с восхищением на прекрасное лицо Джона Берроуса и думал про себя, как оно хорошо гармонирует с классической красотой его произведений. Со мной он был холодно вежлив. Я не упрекал его за это. Мне даже казалось естественным, что прославленный писатель ведет себя так по отношению к своему младшему собрату. Мои же чувства к нему были — преклонение и глубокое уважение.
