Василий Шатилов - Знамя над рейхстагом
Единственным его недостатком была неспособность сдержать себя в горячую минуту боя, устоять перед искушением появиться впереди, в боевых порядках. Но война есть война, и кто из нас не грешил этим? И вот поди ж ты, в самые критические минуты оставался он цел и невредим, а единственный осколок нашел его тогда, когда рисковал он не больше, чем все мы, шедшие рядом с ним...
Навстречу нам попались артиллеристы. По приказанию Гончарова два дивизиона перебрасывались вперед, чтобы окончательно закрепить победу и удержать захваченную высоту. С соседнего холма спустился командир 207-й дивизии. Она тоже добилась успеха.
- Ну и жарко сегодня было! - заговорил Порхачев. - Я не думал выбраться со своего энпе. Спасибо за помощь.
- Что вы, Александр Васильевич, какая там помощь. Одним ведь курсом движемся. Я уж, как моряк, заговорил - сегодня с матросами дело иметь пришлось. Убегать они умеют не хуже пехоты.
- Я видел вашего комбата, Василий Митрофанович. Такой чернявый, в кубанке. Молодец! Большой храбрости человек. Шел впереди цепи. Вокруг него бойцы падают, а он хоть бы что.
- В кубанке? Это Хачатуров. Он с кубанкой и летом не расстается. Отчаянный комбат. Даже слишком отчаянный - все вперед да вперед лезет.
- Что, не нравится? Ну, отдайте его мне. Я с распростертыми объятиями приму.
- Ну уж нет, - рассмеялся я. - Хачатурова? Ни за что...
На наблюдательном пункте я узнал, что рана у Алексеева признана врачами довольно тяжелой и его будут отправлять в тыл. Предчувствие не обмануло меня - и с этим командиром полка приходилось расставаться.
Бой в полосе дивизии не утихал. Но главного мы все же добились: не допустили прорыва противника в тыл ни на левом фланге, ни на стыке двух дивизий. Такую оценку наших действий дал и штаб армии.
На НП мы вернулись во второй половине дня. Во рту у нас ничего не было с самого утра. После пережитого напряжения и волнений аппетит у всех был волчий. Заботу о нашем пропитании взял на себя неутомимый Костя Горошков.
- Я мигом на капе смотаюсь, - сказал он, - одна нога здесь, другая там. Принесу вам покушать горячего.
- Ну давай, только осторожнее будь, - отпустил я его. - Стреляет ведь немец.
- Ничего, мы привычные, товарищ полковник. - И он отправился в путь.
До командного пункта было три километра. Костя быстро добрался туда. Разогреть обед было для Блинника делом недолгим. Нагрузившись термосами, они двинулись к НП...
Я никогда не забуду, как в нашем блиндаже появился Моисей Блинник. Был он бледен, тяжело отдувался, глаза лихорадочно горели. Он поставил на пол ношу и остался стоять. Чуя недоброе, Курбатов спросил сдавленным голосом:
- А где же Горошек?
- Костя убит, - коротко ответил повар.
- И ты его бросил?
Блинник молчал. Потом начал сбивчиво рассказывать, как они благополучно миновали большую часть пути и уже недалеко от НП попали под артиллерийский обстрел. Дело было на опушке леса. Поблизости виднелся ход сообщения. Они бросились к нему. Но тут ударили неприятельские минометы. Блинник успел прыгнуть в траншею, а Костя нет. Осколки мины рубанули его по спине. Он упал и больше не поднялся. Так окончил свой солдатский путь Константин Горошков - верный и преданный ординарец, добрый, заботливый человек...
На войне все равны перед смертью. И генералы, и рядовые. Конечно, одни больше рискуют жизнью, другие меньше. И в зависимости от степени риска одни боевые профессии называют героическими, над другими иронизируют, считая их чуть ли не унизительными для настоящего мужчины. Нет, нестоящие это разговоры! Я знал разведчиков и истребителей танков, которые сражались смело и остались живы, пройдя войну с первого и до последнего ее дня. И знал поваров и ординарцев, которые, как и рядовой Горошков, сложили головы, выполняя очень нужную, но будничную, "негероическую" работу...
Когда Блинник закончил свой рассказ, воцарилось короткое молчание. Первым прервал его Курбатов:
- Нет, это невозможно, ты его бросил!
И он кинулся из блиндажа. Вернулся Анатолий часа через два. Сел на солому. Вздохнул тяжело:
- Похоронил. Нет больше нашего Кости...
Еще целых два дня продолжались бои. Вечером 19 октября противник предпринял последнюю контратаку. Но и она, как и все предыдущие, была отбита. Убедившись в тщетности попыток изменить на этом участке положение в свою пользу, немцы отошли и заняли оборону.
А мы получили приказ сменить позицию, у нас тоже но хватало сил, чтобы продолжать здесь наступление.
Совершив два перехода, дивизия к 22 октября сосредоточилась в лесу около города Вегеряй, километрах в шести от переднего края.
Под осенними ливнями
На опушке около солдатских кухонь я увидел генерал-лейтенанта со Звездой Героя на гимнастерке. Не надо было быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться: это новый командующий нашей армией Николай Павлович Симоняк.
Его назначили к нам 6 октября. Но мое знакомство с ним до сих пор исчерпывалось несколькими разговорами по радио и телефону. Совещаний в штабе армии с участием командиров дивизий еще не проводилось. Самому объехать все соединения командующему не позволяла обстановка, в которой армия все это время вела бои.
Сейчас Симоняк стоял в окружении бойцов и о чем-то с ними весьма оживленно беседовал. Я знал о новом командующем немногое: что вообще-то он из кавалеристов, что на Ленинградском фронте, откуда его назначили к нам, командовал корпусом, что там он и был удостоен звания Героя Советского Союза. Сейчас, увидев его среди людей, я подумал: "Что ж, это добрый признак - раз солдаты не стараются держаться от командующего подальше, значит, он доступен и в обращении прост".
Подойдя, я представился.
- Ну, Шатилов, - сказал он, - показывай, чем личный состав кормишь.
Мы подошли к одной из кухонь.
- Здесь гусятину готовят, товарищ командующий, - доложил сопровождавший меня Истрин.
- Сам чую, что гусятину, - улыбнулся генерал. Повар приподнял крышку котла, и всем нам ударил в нос соблазнительный запах тушеной птицы.
Мы двинулись дальше. У следующего котла Истрин сообщил:
- А здесь, товарищ командующий, борщ и картошка со свининой.
Симоняк заглянул в котел. Потом повернулся ко мне и, насупив брови, сказал:
- Плохо, Шатилов, плохо бойцов кормишь!
- Как плохо? - только и сумел промолвить я в ответ, едва сдерживая обиду и на суровость тона, и на явную несправедливость замечания. С чем другим, а с продовольственным снабжением дела у нас обстояли как никогда. Но в следующую минуту широкое лицо командующего расплылось в улыбке:
- А что ж хорошего? Разжиреют у тебя солдаты от такого харча, не смогут в наступление бегом идти.
Я понял и принял шутку:
