Лада Акимова - Загадочная Шмыга
Она очень хочет, чтобы он узнал ее, и боится этого — ведь сколько лет уже прошло! И провоцирует его своими подчас желчными вопросами или комментариями.
«Она призналась, что любит меня, и я с этим живу всю жизнь», — слышит ее героиня. Так долго она ждала этого признания. В душевном порыве делает шаг к нему и вдруг понимает, что все прошло и время вспять повернуть невозможно. Ну почему, почему, почему? Почему нельзя сделать это здесь и сейчас — ведь все изменилось, и в первую очередь время. Браки с иностранцами уже давно разрешены, уже нет «железного занавеса», — живи в любой стране, было бы желание. Ведь теперь уже ничего не мешает: он овдовел, в городе, где он живет, у него есть сын со своей семьей — а им он не так уж и нужен. Она несколько раз была замужем, а вот детей так и не родила. Есть только племянница, которая при любой возможности старается отправить свою тетушку отдыхать. Старики молодежь только раздражают. Своими советами и наставлениями.
Повествование о мужьях насквозь пропитано сарказмом и иронией.
— В конце концов я стала раздумывать, чем бы мне его извести — ядом, газом или подсвечником? — рассказывала ее героиня о своем уже котором по счету муже.
Что ж, говорят, что ирония и есть та самая маска для беззащитных. Хотя ее героиня и утверждала обратное: «Ирония — великое дело, с ней можно проскочить через драму!»
Жизнь показывает, что проскочить невозможно. Ее героиня уже сама готова вот-вот открыться, а там будь что будет — в конце концов, сколько им осталось еще той самой жизни на этой грешной земле.
Сердце замирает, когда он говорит: «А я вас узнал!» Вот сейчас она ему все и скажет. И вдруг слышит: «Вы — Иоанна Хмелевская!»
Все. Полное опустошение, руки опускаются и безжизненно повисают, словно плети. Она пытается их поднять к лицу, чтобы заслонить слезы в глазах.
«Ну, самозванка, ты довольна? Господи, спасибо тебе за твое милосердие. Добр ты, Господи! Все-таки он меня не узнал», — шепчет она.
А сама все понимает: он узнал ее, просто в очередной раз испугался. Слишком хлопотно в этом возрасте круто менять свою жизнь. А может быть, все-таки не узнал?
Зрительный зал плакал вместе с ее героиней, слушая ее мелодию любви, мелодию несостоявшегося счастья. Простого «бабьего» счастья, о котором мечтает каждая женщина. Вся ее жизнь и была этим самым залом ожидания — и вот сегодня она уже была близка к тому, чтобы вновь обрести то, что ждала так много лет. И… вновь потеряла. Теперь уже навсегда.
…Ее героини. Такие разные и такие любимые. Скольких она сыграла за свою жизнь… Большую и счастливую.
Почему-то вспомнился «Конкурс красоты». Ее Галя Смирнова выходила на затемненную сцену под знакомую всем с детства музыку Чарли Чаплина из фильма «Новые времена». Луч прожектора высвечивал ее фигурку, и зал замирал — на сцене был Чарли Чаплин. Маленький человечек в огромных башмаках и нелепо сползающих вниз мятых брюках, которые он постоянно подтягивает, знаменитой походочкой протанцовывал по сцене и так же внезапно, как и появился, исчезал. Именно после исполнения «Чаплинианы» один из критиков про нее напишет: «Даже когда она молчит, зрители знают, о чем думает ее героиня».
В последний раз она станцевала «Чаплиниану» в 2004 году, выйдя на сцену театра на своем юбилейном вечере. Ей было 75 лет!
О многом вспоминается с улыбкой.
Дача… Ее любимая дача в Валентиновке. Она купила ее в 1964 году. Так сложились обстоятельства, что ее пришлось продать. Уж сколько лет там живут другие люди. И ничего там от нее не осталось. Одни воспоминания, да и то ее личные. Больно. Невыносимо больно. Но что теперь жалеть об этом, на тот момент у нее просто не было выбора.
Вот уж поистине: «Помнишь ли ты, как мы на даче кутили?»
Есть надежда, что не только у нее остались светлые воспоминания о знаменитых посиделках в Валентиновке. Особенно на Новый год.
Она ведь родилась за три часа до наступления Нового, 1929 года. Мама уговаривала папу при регистрации поставить дату 1 января, зная, что для девочки это важно. А папа сказал: «Ой, ну девчонка же. Ей в армию не идти!» И в свидетельстве о рождении появилась запись: «31 декабря 1928 года». Так папа прибавил ей целый год за три часа жизни.
Так что 31 декабря на протяжении всей ее жизни было сразу два праздника.
С утра дым стоял коромыслом. Она готовила, накрывала на стол, бегая между кухней и столовой. Кремер, затаившись на втором этаже, старался лишний раз не попадать ей под руку.
Несмотря на изящество, у нее была очень сильная рука. И когда они с мужем шутя боролись, побеждала конечно же она.
— Ребята, вы с ней поаккуратнее, — «жаловался» Кремер своим друзьям. — Раз вмажет — от стенки не отскребешь.
Шутил конечно же…
— Ваш выход, маэстро! — слышал он звонкое с первого этажа. Это означало, что стол накрыт и теперь его очередь спускаться и подниматься по лестнице, обеспечивая на столе бутылки со спиртными напитками. Шампанское, водка, коньяк, а для нее — кагор. Он покупал для нее самый лучший, но, принося домой, неизменно подшучивал:
— И зачем я это делаю? Ты же в нем все равно ничего не понимаешь…
Накрытый стол напоминал произведение искусства — и всегда с селедочкой и картошечкой под водочку.
Сама она садилась во главе стола и, потирая руки, объявляла: «Ой, сейчас выпьем, закусим!» Вдохновленные гости выпивали по рюмке, сама она едва осиливала капель пятнадцать кагора — и, трагически роняя лицо на ладони, произносила: «Боже, ну зачем же я столько пила?!» Это повторялось из раза в раз, как необходимый ритуал. После чего Кремер начинал так же традиционно пародировать ее забавную манеру.
В детстве 31 декабря взрослые поздравляли новорожденную, а потом праздновали Новый год. В этот день в ее доме всегда была елка. Эта традиция родом из ее детства, когда папа за два часа до наступления Нового года приносил настоящую елку. Запах хвои, леса и мандаринов — это тоже из детства, ведь елочных игрушек в то время было очень мало.
Став взрослой, она сохранила традицию родительского дома. Многочисленные гости — а их иногда приезжало человек двадцать, а то и больше — в десять часов усаживались за стол. Она выслушивала поздравления, хохотала в ответ на все хвалебные оды, произносимые в ее адрес, а потом они все вместе провожали старый год. И вновь гости умудрялись пить исключительно за новорожденную. Без пяти двенадцать пробки шампанского взлетали к потолку, и, встретив Новый год, они начинали праздновать. И пили, и ели, и пели, и танцевали, и дурачились, и с горок катались, словно маленькие дети. И поскальзывались, и падали.
