Рома Зверь - Дожди - пистолеты
Он оставил записку. Тетя Фая дала ее мне прочесть. Записка была очень плохо написана. Написано было кровью на обратной стороне фотографии. Я не помню, кто был изображен. А написано было что-то вроде: «Я всех ненавижу. Единственный человек, которого я люблю, это Рома». Что-то типа «всех ненавижу, Рома, привет»… такая была записка. Я ее не забрал, она осталась у его мамы. Она ничего никому не отдала. Мне только несколько личных вещей Лехиных. Рубашку. Она у меня до сих пор в Москве дома лежит. Отдала, но по минимуму, все себе оставила.
И еще у меня труба его осталась, которую я так и не продал. Она у нас на студии новой лежит. Когда я уезжал в Москву, я оставил гитару дома, потому что не было места в сумке, решил ее потом перевезти. Но трубу взял с собой. С ней и приехал в Москву. Не знаю, зачем. Мой лучший друг.
Да все было у него, и конфликты. Жизнь его не устраивала, потому что он был творческим человеком. Он рисовал хорошо. Он играл на гитаре, на трубе. Песни писал. Ему хотелось какого-то творчества. И я ему говорил: «Давай уедем вместе в Москву!» А он: «Да как я уеду, у меня жена, ребенок…» Он повесился, когда у него уже ребенок был.
На поминках меня алкоголь не брал совсем. Я очень много пил, но это мне абсолютно не помогало. Я сидел совершенно трезвый. А мне казалось, что все как-то к смерти относятся очень легко. Он же был мой самый лучший друг. А эти люди недостаточно скорбят, недостаточно хорошо относятся к этому человеку. Я сидел и смотрел на этих людей. Я думал, что они недостойны все тут сидеть. Мне было очень неприятно все это видеть. И на другой день я уехал. Я сказал, что никогда больше не приеду в Мариуполь. Потому что здесь мне делать больше нечего. Я это всем сказал. И уехал.
В Таганроге меня, конечно, мама поддержала. Мама — это ж мама. После этого у меня глаз покосился, сейчас даже заметно. Нервы. Хуй ли…
Я много раз ему говорил, что собираюсь.
— Круто, я тоже бы хотел…
— Ну, поехали!
— Да у меня жена, ребенок.
— Ничего страшного, будешь приезжать к ним. Устроимся, может, пока настройке работать будем, а потом музыкой займемся!
Как-то так: «В Москве денег больше, поэтому зарабатывать мы сможем, ты будешь отсылать деньги, и мы будем потихонечку заниматься тем, чем хотим». Он хотел, но чего-то боялся. Все-таки семья у него была.
Я очень злился на него. Ну как так можно было сдаться и уйти?! Знаешь, это самый простой выход. Проще некуда. Как можно было сдаться?! Я не мог относиться к этому как к предательству в полной мере, он же друг мой лучший, и я говорил: «Ты предал меня, ты просто бросил меня. Оставил меня здесь одного. А сам решил свои проблемы вот таким образом!» Но винить его я не мог. Потому что… Не мог. Я понимал, что он неправильно сделал, неправильно поступил. Мне было очень обидно. Я не понимал его. Я хотел вернуть все чуть-чуть назад, отмотать, как киноленту, чтобы исправить, выяснить. Может, я недоговорил что-то с ним, может, я не убедил его в чем-то, в каких-то совместных планах. Ну да, я собирался ехать за своей мечтой, а он останется, он не сможет. Он так и говорил все время. А я отвечал, что нужно ехать, нужно всегда идти к своей мечте. Ну и что, что родился ребенок? Ничего страшного… Я видел, что у него не все хорошо в семье, он не очень любит свою жену. Зачем женился? У нас многие в стране так делают. Нормально. Залетела.
Эта смерть — поворотный момент, наверное, да. Я не могу понять до конца. Это же мой друг. Винить я его не могу, а виню. Двоякая какая-то ситуация. Не могу до сих пор разобраться в этом до конца. Я же прекрасно понимаю, это был его выбор, да? На друзей злиться нельзя, потому что это друзья. Их нужно поддерживать. В любых начинаниях, даже таких, как бы это ни звучало. Вот тут и проблема возникает. Ты не согласен с ним, а спорить-то уже нельзя. Его нет. Как можно спорить с тем, кого нет? А хочется. Потому что ты же не последний человек в его жизни. Поэтому тебе хочется что-то объяснить ему, а уже невозможно…
Он в последнее время был очень злой. Я его не понимал. Нет, я понимал, что там происходит, поэтому предлагал уехать. Но когда он приезжал или я приезжал, он был агрессивным, как-то злобно настроен даже ко мне. Света к тому моменту так как-то уже «подостыла» немного. А вот то, что друга моего Лехи больше нет, — это вообще край.
В отношении дружбы для меня ничего не изменилось с тех пор. Ничего практически не поменялось. Просто тогда было больше времени. Можно было жить, ничего не делать и общаться. И спорить о чем-то, делиться чем-то. Сейчас просто меньше времени. Но ценности остались прежние. Меня друзья не предавали. Я сделал, видимо, правильный выбор. Друзей выбирают. А для тебя это открытие? Вокруг меня были люди, которые могли стать моими друзьями при прочих равных условиях. Если мне было легко с человеком, я на него ставил. И получалось так, что с ним я больше общался, больше дружил. Но это ж сразу видно, когда человек подходит тебе, ты понимаешь, у вас общие цели, ценности. Ты к нему тянешься. А он к тебе. У меня было много приятелей. А друзей — очень мало. После отъезда в Москву все стало на свои места. И все оказалось правильным по части друзей. То есть кто был просто приятелями, ими и остались, а кто мне нравился, в ком был уверен, друзьями и остались. Без ошибки.
Потом я защитил диплом. Был выпускной бал во дворце Алфераки. Такой греческий был купец в Таганроге когда-то. У него был дворец, который впоследствии стал Краеведческим музеем. А когда перестройка пришла, коммерция и все такое, его опять сделали дворцом, где проходят светские рауты с какими-то виолончелистами. Вот в этом дворце мы, выпускники колледжей, проводили торжественную часть выпускного вечера — вручение дипломов. Я организовывал все это мероприятие, был его ведущим, под моим руководством программу вечера писали. Нам вручили дипломы, и потом мы поехали в кафе, вечеринку в котором организовывал тоже я. Мы там посидели, отметили, потом пошли к морю на набережную. Там бухач жесткий, разборки, драки. Все мочат друг друга: колледж на колледж. Беспредел. Кто за телку, кто за что. Кто просто по пьяни. Меня никто не трогал. Даже из других колледжей. Не потому что я был сильным. Я сильным не был. Я просто пользовался уважением. Не скажу, что таким уж авторитетом, но уважением. Даже если рядом дрались, меня никто в драку не включал. Изредка шальной подходил какой-то, но тут же этого человека оттаскивали, чтобы от меня отстал.
На другой день был день рождения Стадникова. А на следующее утро я решил сразу уезжать. У меня был на руках диплом. Я себе давно сказал: будет диплом — сразу уезжать. После дня рождения ночью я завалил к маме: «Мама, я уезжаю утром. Помогай — билетов нет». А у меня мама раньше работала на рынке и знала всех челноков, во сколько отправляется автобус из Таганрога в Москву на вещевой рынок в Лужниках. «Хорошо, сынок». Я собрал сумку, и она меня проводила. Я сел в этот рейсовый автобус с сумкой и поехал. Все. Она знала, что я собираюсь уезжать, что это все серьезно. Она даже была рада, что я уезжаю. Она же видела, что происходит у меня в Таганроге. Она понимала, что, если сын останется, он будет маяться, а в Москве, может, что-то получится. Она не очень-то верила, что я стану музыкантом или артистом. Она даже была согласна, что я буду просто работать где-то в строительстве, чтобы я просто попробовал себя. И она со своим благословением утром посадила меня на этот рейсовый автобус, который ехал в Лужники.
