Жаклин Паскарль - Как я была принцессой
Однако, несмотря на желание, надежду, молитвы и несколько операций, Эндах так и не смогла подарить своему мужу сына. Поэтому через несколько лет Айах Муд взял вторую жену – сингапурку по имени Шарифа Нонг. Новая жена рожала принцу ребенка за ребенком, чем вскоре и завоевала его привязанность, а Эндах осталась только церемониальной фигурой и лицом на официальных портретах королевской семьи. К тому моменту, когда Айах Муд стал султаном, весь двор Тренгану уже четко разделился на две части: большая часть придворных перебралась в лагерь Шарифы Нонг, другие же продолжали демонстрировать преданность Эндах, но даже они у нее за спиной пресмыкались перед матерью наследного принца. Братья и сестры султана старались угодить и вашим и нашим и с наслаждением занимались своим любимым делом – плетением интриг. Шарифу Нонг боялись все. Она умело скрывала расчетливость и злобу под маской добродушия и мнимого чистосердечия, однако всем было известно, что доверять ей нельзя. Поэтому если придворные или члены семьи дарили что-нибудь Эндах, то обязательно тут же делали такой же или еще более дорогой подарок Шарифе Нонг.
Султан Махмуд всегда строжайшим образом соблюдал расписание: два дня он жил с Эндах, а следующие два – со своей второй женой, поэтому я приходила во дворец только в те дни, когда он оставался на половине Шарифы Нонг. Поездки за границу тоже поровну распределялись между двумя женами, но, если визит был неофициальным, султан обычно брал с собой мать своего наследника. Когда Эндах ездила с ним в Европу или Англию, она обязательно привозила мне целую гору любовно выбранных подарков: модные сумочки, отрезы ткани, прелестные украшения для волос. Однажды она привезла из Англии целую стопку журналов и альбомов с фотографиями принцессы Уэльской, для того чтобы я могла скопировать некоторые ее туалеты, слегка изменив их в угоду местным вкусам. Эндах знала, как тяготит меня необходимость ограничивать свой гардероб только однообразными национальными костюмами, поэтому она намекнула нескольким своим золовкам, что мне, пожалуй, больше пойдет одежда в западном стиле, при условии, разумеется, что она будет полностью отвечать мусульманским традициям. Она хорошо понимала, что в девятнадцать лет меня угнетала перспектива всю жизнь проносить один и тот же фасон.
Это был очень дипломатичный ход, потому что вся королевская семья Малайзии обожала принцессу Диану и одобряла все, что она делала или носила. Мы с Эндах с удовольствием изобретали способы приспособить туалеты принцессы к строгим требованиям двора: иногда просто прибавляли к короткому платью юбку, иногда удлиняли юбку Дианы, но оставляли гофрированный воротник и защипы на талии, как у оригинала. Постепенно я почувствовала себя увереннее и при поддержке Эндах начала создавать свой собственный стиль. У моих строгих баджу-курунгов теперь был модный силуэт с более широкими плечами, актуальные рукава, широкие в пройме и зауженные к запястью, и иногда, искушая судьбу, я позволяла себе даже V-образный вырез. В общем, при помощи своей любимой портнихи я использовала все способы, для того чтобы хоть как-то разнообразить свой гардероб и не отступить при этом от национальных традиций и требований скромности. Я поняла, что вышла из этой борьбы победительницей, когда мои туалеты начали копировать сначала дамы из королевской семьи, а позже, благодаря тому что жизнь при дворе широко освещалась прессой и телевидением, и рядовая публика.
Бахрин относился к переменам в моем облике со смешанным чувством. С одной стороны, ему льстило то, что мои фотографии постоянно появляются в журналах, а ему часто приходится выслушивать комплименты по поводу внешности и хорошего вкуса своей жены, но, с другой, он понимал, что это хоть маленький и довольно невинный, однако все-таки бунт, за который я должна быть наказана. Хотя наказать меня не представлялось возможным, потому что все эти перемены происходили при полной поддержке его тетки, жены султана. Подозреваю, что в этой ситуации он немного растерялся, но все-таки нашел способ выразить свое неудовольствие: за все четыре года муж не сделал ни одного комплимента ни мне, ни моей одежде.
Эндах была моей единственной подругой в Тренгану. Она расплакалась, когда я сообщила ей о своей беременности, а потом все девять месяцев поддерживала и ободряла меня. Мы часами сидели вдвоем в ее саду, в увитой розами беседке, откуда открывался прекрасный вид на Южно-Китайское море; рядом в вольере щебетали чудесные тропические птицы, мы разговаривали или молчали, и я вышивала приданое для своего малыша. Когда становилось слишком жарко, я уходила в дом, в прохладные комнаты, которые Эндах выделила специально для меня, и там, склонившись над швейной машинкой, шила занавески для детской и подрубала пеленки, а она время от времени заглядывала, чтобы проверить, как у меня дела. Пару раз Эндах даже заходила к нам в гости посмотреть, как идет ремонт в будущей детской, но очень скоро мы поняли, что этого делать не стоит, поскольку до этого она никогда не навещала никого из родни своего мужа – такие необычные визиты вызывали в семье ненужную зависть и сплетни.
Хотя у Эндах никогда не было своих детей, она воспитала много приемных. Она забирала их во дворец, а когда они вырастали, отправляла учиться за границу и не возражала, когда некоторые из них решили навсегда остаться в Соединенных Штатах. Кроме того, она воспитывала младшего из родных сыновей своего мужа – Тенку Барахуддина, или Адика, как его прозвали. Адика родила молодая деревенская девушка, в которую султан влюбился и ненадолго взял себе в жены. Сразу же после родов ребенка у нее забрали и отдали на воспитание Эндах.
Все время моей беременности наши отношения с мужем оставались довольно ровными. Только однажды он вышел из себя и ударил меня. Это случилось, когда я была на пятом месяце. Бахрин только что вернулся из очередной деловой поездки, которых за последнее время стало очень много. Я разбирала его вещи и болтала с Мак, заглянувшей к нам в гости. Вдруг мне показалось, будто меня сильно ударили в живот: в самом углу чемодана я обнаружила банку ароматизированного талька и скомканные женские трусики. Сидя на полу, я пыталась справиться с шоком, Мак сокрушенно качала головой, приговаривая: «Такой же, как его отец… Точно такой же, как его отец». У меня путались мысли, а к горлу подступила тошнота. Очевидно, эта незнакомая женщина хотела, чтобы я узнала об ее отношениях с моим мужем, а вот в планы Бахрина это скорее всего не входило. Он вернулся из поездки в отличном настроении и так заботливо интересовался моим здоровьем, что мне даже ненадолго показалось, будто муж по-прежнему любит меня. Правда, довольно скоро я вспомнила, что дело тут вовсе не в любви или нежности, а в том, что он воспринимает мой растущий живот как свидетельство своей мужской состоятельности.
