Жаклин Паскарль - Как я была принцессой
Мне нелегко было самостоятельно оценивать течение собственной беременности и готовиться к родам. Я прочитала все книги на эту тему, которые смогла заказать в Австралии и в Англии. Самым бесценным источником информации стали для меня книга Пенелопы Лич и специальное видео для беременных, полученное из США. Разумеется, в Тренгану не было никаких специальных занятий и курсов для будущих матерей, а доктора и родственницы крайне скупо делились со мной сведениями о самом процессе родов. Но я старательно проделывала на полу все упражнения, описание которых обнаружила в книгах.
Я чувствовала себя очень одиноко в этой палате. Время от времени ко мне заглядывали сестры, изредка заходил доктор, но все-таки б́ольшую часть времени я оставалась наедине со своими мыслями. Врачи и сестры, кажется, не особенно мне сочувствовали, потому что я упорно отказывалась от предлагаемых ими инъекций петидина, который, как я знала, проникает через плаценту и впоследствии влияет на способность ребенка сосать молоко, и окситоцина, при помощи которого они хотели ускорить роды. Одна пара сестер почему-то особенно хотела уложить меня на спину. Я пыталась объяснить им, что сидя мне легче переносить боль, но они продолжали силой опрокидывать меня на спину, после чего меня тут же начинало рвать, и я с трудом снова принимала сидячее положение, хорошо понимая при этом, как чувствуют себя выброшенные на берег киты. Я и выглядела в это время примерно как кит: за два дня до родов мой вес при росте сто шестьдесят сантиметров равнялся семидесяти шести килограммам, в то время как до беременности он едва достигал пятидесяти.
Схватки продолжались уже больше тридцати часов, и я начала мечтать о том, чтобы попрыгать на батуте или побегать трусцой, для того чтобы как-то ускорить процесс. Я знала, что с ребенком все в порядке и у него здоровое сердцебиение, но все это становилось уже немного смешным. К тому же я чувствовала, что мое терпение скоро иссякнет, и обезболивающие средства начинали казаться все более соблазнительными. Я пообещала себе, что дам своему малышу еще полчаса, а потом соглашусь на веселящий газ. А пока надо думать о чем-то другом. Я опять начала перебирать в уме воспоминания о нескольких последних месяцах.
Переезжая в Малайзию, я даже не представляла себе, что круг моего общения будет так узок и ограничен только ближайшими родственниками Бахрина. У меня просто не было возможности подружиться ни с кем вне него. Во-первых, без разрешения мужа мне позволялось навещать только его мать и теток. Во-вторых, я не очень понимала, как дружить с этими людьми: слишком разными были наши системы ценностей. Никто из них никогда не читал книг; в Тренгану даже не было ни одного книжного магазина, если не считать тех, что торговали религиозной литературой. Музыкой и балетом тоже никто не интересовался, и никто о них не разговаривал. Кроме того, Бахрин первым читал все письма, которые я получала из Австралии, и даже те, что я сама писала своей бабушке, поэтому письменный вид общения был для меня тоже закрыт.
Иногда, очень редко, мы с ним ходили на свадьбу кого-нибудь из его коллег или встречались с его бывшими одноклассниками и их женами. Такие встречи, как правило, становились для меня настоящей пыткой, потому что на них с нами всегда обращались с преувеличенным почтением и с откровенным до вульгарности подобострастием. Иногда мне удавалось поболтать с молодыми женщинами, моими ровесницами, но эти беседы всегда сводились к тому, что они осыпали меня идиотскими вопросами о быте и нравах королевской семьи. Они желали знать, правда ли, что во дворце зал для бадминтона по вечерам используется как кинотеатр, и сколько ночей султан проводит с каждой из своих жен, и сколько заплачено за ожерелье, в котором одна из моих родственниц сфотографирована в журнале. Другой излюбленной темой для разговора было то, как повезло мне выйти замуж за принца, как прекрасно я теперь обеспечена финансово и как умно я поступила, заполучив такого мужа. В ответ на это мне часто хотелось рассказать им, как безрадостна и одинока на самом деле моя жизнь и насколько счастливей я была бы, оставшись в своей стране, но, разумеется, я никогда не решалась. Вместо этого я довольно быстро научилась играть отведенную мне роль и отвечать молчанием и ледяной улыбкой на самые нескромные вопросы.
Утешение я однажды нашла там, где меньше всего ожидала. Моей единственной подругой и союзницей стала первая жена султана Тенку Ампуан Бария, или Эндах, как я ее называла. Сейчас я уже не могу сказать, когда мы впервые обнаружили, что у нас много общего, но помню, что с какого-то момента она начала приглашать меня во дворец на чай по нескольку раз в неделю. К счастью, никто, даже муж, не мог запретить этих визитов и закрыть мне доступ в тот спокойный и прохладный рай, который создала Эндах в отведенных ей помещениях дворца Истана Бадария. Сначала каждый раз, когда подруга через фрейлину передавала мне приглашение во дворец, Бахрин считал своим долгом прочитать мне длинную лекцию обо всех тонкостях этикета, как будто я отправлялась туда с официальным визитом. На самом деле он просто не представлял себе, каким человеком была его тетка; об этом вообще знали очень немногие; и, разумеется, почти никто не догадывался о том, как печальна и унизительна жизнь королевы без наследника.
Чем ближе мы с ней становились, тем меньше думали об официальном протоколе, которому подчинялось все ее общение с другими людьми. Эндах была миниатюрной женщиной с изумительной, светлой и мягкой как шелк кожей, нежным голосом и чудесной улыбкой. От нее всегда пахло духами «Джой», а одеваться она предпочитала очень просто: дома Эндах обычно носила струящиеся шелковые кафтаны и красные детские шлепанцы. Она отлично играла в бадминтон, любила готовить и увлекалась разведением роз. Мы с ней часами рассматривали журналы, обсуждали модные фасоны и обменивались рецептами сладостей. Я осторожно поведала ей о вспышках ярости Бахрина, и она сказала, что в случае необходимости я всегда смогу найти убежище у нее во дворце.
Иногда Эндах рассказывала мне о первых годах своей семейной жизни – о том времени, когда она стала женой наследного принца. Тогда ей едва исполнилось шестнадцать, и за день до свадьбы она еще носила школьную форму. Эндах была дочерью султана Селангора, семья которого считалась довольно прогрессивной по мусульманским меркам отчасти благодаря тому, что Селангор в свое время был британской колонией. До свадьбы она ни разу не встречалась с дядей Махмудом, которого тогда называли Айах Муд, но ей показали фотографию жениха, и она по крайней мере знала, как он выглядит. Сразу же после свадьбы они отправились в Англию учиться: он – в военном колледже, а она должна была получить диплом по домоводству. Они приехали в Англию в тот период, когда там еще действовала карточная система, и поселились в небольшом живописном коттедже в Суррее. Глаза Эндах становились мечтательными, когда она рассказывала мне о том, как в первые годы семейной жизни они с мужем, забыв о протоколе и придворных, играли в свой дом и занимались хозяйством. Айах Муд любил ездить по окрестностям на велосипеде, и часто, взявшись за руки, они ходили по магазинам или в местный кинотеатр. Эндах тогда носила чулки со швом и западную одежду, а он – твидовый костюм, как и подобает сельскому джентльмену. Но, стоило им вернуться в Малайзию, идиллия кончилась и их отношения резко изменились. Душевная близость и чувство товарищества остались в прошлом, вытесненные многочисленными светскими обязанностями, протоколом, особенно строгим для наследного принца и принцессы, и главное – острой необходимостью как можно скорее родить наследника.
