Елена Лелина - Павел I без ретуши
Мое положение меня вовсе не удовлетворяет. Оно слишком блистательно для моего характера, которому нравятся исключительно тишина и спокойствие. Придворная жизнь не для меня создана. Я всякий раз страдаю, когда должен являться на придворную сцену, и кровь портится во мне при виде низостей, совершаемых другими на каждом шагу, для получения внешних отличий, не стоящих в моих глазах медного гроша. Я чувствую себя несчастным в обществе таких людей, которых не желал бы иметь у себя и лакеями, а между тем они занимают здесь высшие места…
Одним словом, я сознаю, что не рожден для того высокого сана, который ношу теперь, и еще менее для предназначенного мне в будущем, от которого я дал себе клятву отказаться тем или другим образом.
…Мой план состоит в том, чтобы, по отречении от этого трудного поприща (я не могу еще положительно назначить срок этого отречения), поселиться с женой на берегах Рейна, где буду жить спокойно частным человеком, полагая мое счастие в обществе друзей и в изучении природы.
Из «Записок» Марии Сергеевны Мухановой:
Свойства Александра Павловича известны; о недостатках же его я умолчу. Восшествие его на престол было всеобщим праздником, уподобляющимся только Светлому Воскресению Христову: люди целовались на улице и поздравляли друг друга.
Женщины вокруг императора
Из «Записок» вице-адмирала Александра Семеновича Шишкова:
Мне случилось на бале… видеть, что государь чрезвычайно рассердился на гофмаршала[52] и приказал позвать его к себе, без сомнения, с тем, чтобы сделать ему великую неприятность. Катерина Ивановна [Нелидова] стояла в это время подле него, а я — за ними. Она, не говоря ни слова и даже не смотря на него, заложила свою руку за спину и дернула его за платье. Он тотчас почувствовал, что это значило, и отвечал ей отрывисто: «Нельзя воздержаться!» Она опять его дернула. Между тем гофмаршал приходит, и Павел изъявил ему свое негодование, но гораздо кротчайшим образом, нежели как по первому гневному виду его ожидать надлежало.
Из «Записок» Николая Александровой Саблукова:
Как-то раз, в то время когда я находился во внутреннем карауле, во дворце произошла забавная сцена. Выше я упоминал, что офицерская караульная комната находилась близ самого кабинета государя, откуда я часто слышал его молитвы. Около офицерской комнаты была обширная прихожая, в которой находился караул, а из нее шел длинный узкий коридор, ведший во внутренние апартаменты дворца. Здесь стоял часовой, который немедленно вызывал караул, когда император показывался в коридоре. Услышав внезапно окрик часового «караул вон!», я поспешно выбежал из офицерской комнаты. Солдаты едва успели схватить свои карабины и выстроиться, а я обнажить свою шпагу, как дверь коридора открылась настежь, и император, в башмаках и шелковых чулках, при шляпе и шпаге, поспешно вошел в комнату и в ту же минуту дамский башмачок с очень высоким каблуком полетел через голову его величества, чуть-чуть ее не задевши.
Император через офицерскую комнату прошел в свой кабинет, а из коридора вышла Екатерина Ивановна Нелидова, спокойно подняла свой башмак и вернулась туда же, откуда пришла.
На другой день, когда я сменялся с караула, его величество подошел ко мне и шепнул:
— Mon cher, nous avons eu du grabuge hier.
— Oui, Sire[53], — отвечал я. […]
…в тот же день, вечером, на балу, император подошел ко мне как к близкому приятелю и поверенному и сказал:
— Mon cher, faites danser quelque chose de joli[54].
Я сразу смекнул, что государю угодно, чтобы я протанцевал с Екатериной Ивановной Нелидовой. Что можно было протанцевать красивого, кроме менуэта или гавота сороковых годов? Я обратился к дирижеру оркестра и спросил его, может ли он сыграть менуэт, и, получив утвердительный ответ, я просил его начать и сам пригласил Нелидову, которая, как известно, еще в Смольном отличалась своими танцами. Оркестр заиграл — и мы начали. Что за грацию выказала она, как прелестно выделывала па и повороты, какая плавность была во всех движениях прелестной крошки, несмотря на ее высокие каблуки — точь-в-точь знаменитая Лантини, бывшая ее учительница! Со своей стороны и я не позабыл уроков моего учителя Канциани и при моем кафтане a la Frederic le Grand[55], мы оба точь-в-точь имели вид двух старых портретов. Император был в полном восторге и, следя за нашими танцами во все время менуэта, поощрял нас восклицаниями: «C’est charmante, c’est superbe, c’est délicieux!»[56].
Из «Записок» Александра Николаевича Вельяминова-Зернова:
Нелидова, для большей безопасности от его [Павла I] преследований, поселилась в Смольном монастыре. Однажды Павел, находясь в Смольном с своей фамилией на детском бале, вдруг среди оного пошел из танцевальной залы по коридорам монастыря. Эконом этого заведения, граф Кутайсов и еще кто-то третий последовали за ним; он скорыми шагами прошел в комнаты Нелидовой, отдернул занавесы ее кровати и с восторгом восклицал: «Это храм добродетели! Это храм непорочности! Это божество в образе человеческом!», стал на колени, несколько раз поцеловал ее постель, а потом отправился назад. Нелидова находилась в это время в танцевальной зале при императрице. Мне сказывал это один из очевидцев.
Из «Записок» Федора Николаевича Голицына:
На место девицы Нелидовой к государю вошла в милость княжна Лопухина. Продолжение такого поведения нанесло ему еще больший вред: ибо, отдаляясь более и более от своей августейшей супруги, в нраве своем становился он час от часу свирепее и от малых причин мог быть раздражен; а императрица, по своей кротости и благонравию, была во всяком случае нужна своему августейшему супругу, дабы утолять его непомерной гнев и смягчать сердце. До отдаления еще девицы Нелидовой, государыня, приметя ее почтительное обращение и удостоверяся, что со стороны государя настоящей любовной страсти в связи сей не было, обратилась к ней и стала с нею милостиво обходиться. Сия перемена произвела в государе желаемый успех, и приметили тогда, что он гнев свой стал иногда умерять. Но сие положение, к несчастию, не продолжилось. Новый и уже настоящий предмет любви (княжна Лопухина), возродив в нем новую страсть, приводил его еще более и чаще прежнего в волнование.
Из воспоминаний Федора Гавриловича Головкина:
Со времени коронования император стал обращать внимание на старшую из дочерей московского сенатора Лопухина [Петра Васильевича]. Благодаря разным обстоятельствам ему пришлось с ней встретиться вторично. Он полагал, что для того, чтобы походить на Франциска I, Генриха IV или Людовика XIV, надо было иметь официальную фаворитку, или, точнее выражая его мнение на этот счет, иметь «даму своих мыслей», и Анна Лопухина, хотя она не была ни хороша собой, ни особенно любезна, соединяла, в его глазах, все, что можно было требовать для столь блестящего положения. […]
