Альфред Штекли - Кампанелла
Стихи, прославляющие мужество стойких, распространялись по всей тюрьме.
Следственные материалы по делу о калабрийском заговоре были рассмотрены римской инквизицией. Святая служба не одобрила поведения властей Неаполитанского королевства, которые хотели отстранить представителей церкви от участия в процессе, и особым распоряжением предписала, чтобы после окончания следствия о заговоре все подозреваемые в ереси были бы отправлены в Рим.
Испанцы имели основания не доверять папе, тем более что уже в первом доносе о подготовляемом в Калабрии восстании сообщалось, что заговорщики имеют поддержку среди видных церковных деятелей и что даже сам папа относится к ним благосклонно. Хотя эти известия и не подтвердились, испанцы, помня о своих прежних раздорах с Римом, предпочитали держать заговорщиков в неаполитанских тюрьмах. Они опасались, что за требованием выдать римской инквизиции подозреваемых в ереси скрывалось тайное желание папы помочь обвиняемым избежать казни. Чем настойчивее становились эти требования, тем все больше и больше росли подозрения вице-короля.
Кампанелла постоянно думал о том, как сделать связь с товарищами надежной и свести до минимума возможность провалов и неудач. Вынашиваемые им планы побега требовали участия людей, которые могли беспрепятственно входить и выходить из тюрьмы. С их помощью Томмазо рассчитывал вступить в контакт с оставшимися на свободе друзьями. Поэтому необходимо было привлечь на свою сторону кого-нибудь из тех, кто служил в Кастель Нуово. Его очень радовало, что в крепости, помимо заключенных, всегда находилась масса различных людей: солдат и офицеров гарнизона, надзирателей, чиновников, врачей, священников, слуг. Многие из них постоянно жили в Кастель Нуово вместе со своими семьями, а кастелян дон Алонзо, казалось, перетащил сюда пол-Испании — столько вокруг него кормилось близких и дальних родственников. Он держал целую толпу челяди: поваров, камердинеров, служанок. Кампанелле было приятно видеть на дворе женщин. Он знал по опыту, что арестанту легче завязать знакомство с ними, чем с их мужьями. Женщины меньше думали о карьере и совсем не разбирались в политике. Даже страшнейший государственный преступник, обвиненный в оскорблении величества, мог какой-нибудь из них приглянуться и вызвать горячее сострадание. Женщины всегда относились к узникам с большим любопытством. Одни испытывали по отношению к ним жалость, другие страх. Ко всему этому еще прибавлялась скука гарнизонной жизни и безделье. А чего только не рассказывали об арестантах! Сколько среди них было людей с сильными характерами и необычными судьбами! Сколько молодых и красивых юношей, которые месяцами, а то и годами не видели женщин! Любопытство, смешанное со страхом, еще более усиливало желание отведать запретного. Чему было удивляться, что жена пропойцы-надзирателя выкрадывала ключи и тайком пробиралась в камеру к узнику, который был так не похож на ее ограниченного, тупого и грубого мужа! В любой тюрьме каждый арестант-старожил знал кучу подобных историй.
Он очень внимательно прислушивался к звукам, доносившимся с верхнего этажа, где находились жилые помещения, занятые многочисленными родственниками кастеляна. Однажды он услышал голос женщины, которая, стоя у окна, что-то тихо напевала. Он окликнул ее, восхищенно произнес несколько любезностей и стал умолять прекрасную незнакомку, чтобы она из жалости к несчастному узнику, томящемуся в одиночке, хотя бы изредка подходила к окну со своими чудесными песнями. В первый раз ему не ответили, но на следующий день он снова услышал, как она поет. Он обратился к ней со стихами» сказал, что готов писать для нее сонеты, если только она не лишит его счастья наслаждаться ее божественным голосом. Она загорелась от любопытства: «Вы сами сочиняете стихи?!» Томмазо уверил ее, что каждое утро присылал бы ей по сонету, но не имеет, на чем писать. Она ответила, что готова передать ему бумаги, да не знает, как это сделать. Томмазо был прекрасным наставником. О, нет ничего проще, как опустить бумагу на нитке из окна!
Это был его первый успех. Он писал ей стихи — вычурные комплименты пересыпались выражениями искренней благодарности. Он, право, был ей бесконечно признателен за бумагу.
Он умолял незнакомку открыть ему свое имя. Она вняла его просьбам. Ее звали донна Анна.
Кто она? Томмазо, разослав записки, опросил всех своих друзей, которые могли от товарищей по камерам знать подробности о людях, постоянно живущих в Кастель Нуово. Выяснилось, что в семье кастеляна было целых три Анны, в том числе его младшая сестра. История становилась совсем интересной.
Кампанелла продолжал переписку с донной Анной. Она находила его стихи очаровательными и спрашивала, чем может ему помочь. Он был осторожен, не надоедал ей просьбами и писал сонет за сонетом. Он все время старался узнать, кто она. Действительность превзошла его самые смелые догадки. Донна Анна оказалась тещей кастеляна.
Но она была не одна. Много разных женщин было в крепости! Пользуясь случаем, Кампанелла перебрасывался с ними через окно шутками, сыпал любезностями, посвящал стихи. Он всеми силами старался расширить свои связи, но помнил об осторожности. В своих стихах и речах он был многословен, однако правды о себе он им никогда не говорил. Он не уставал уверять, что страдает безвинно и назвал себя жертвой людской несправедливости. Он изображал ревностного католика, писал о пророчествах, а по поводу праздников сочинял стихи на религиозные темы. Он был не особенно разнообразен. Сонеты, прославляющие Марию, мало отличались от тех, которые он писал для Анны, Джулии или Олимпии. Он знал, как падки женщины на комплименты и слова признаний. Он восхищался их несравненной красотой, грацией, великодушием. Он был мастер говорить галантные фразы. Изысканности и изяществу он предпочитал страсть. Стихи эти тем сильнее действовали на женщин, что писал их священник, давший обет безбрачия.
Все эти благодарственные послания, высокопарные мадригалы, фривольные стишки и легкомысленные сонеты были для него тоже оружием в жестокой борьбе, которую ему приходилось вести за свою жизнь и жизнь своих товарищей.
Он часто писал о любви и имитировал страсть там, где ее не было. Но сердце его молчало. Молчало де тех пор, пока он не узнал молодой монахини-францисканки Дианоры Баризана.
На втором этаже Кастелянской башни, где находилась камера Кампанеллы, обычно дежурил кто-нибудь из трех надзирателей — Алонзо Мартинес, Онофрио Помар или Антонио Торрес. Кампанелла присматривался к ним, вступал в разговоры, пытался нащупать слабые места.
