Ольга Мочалова - Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах
Опорные мысли поэта:
«Ты понял, что праздность — проклятье
И счастья без подвига нет»[393].
Завоевательное стремленье, как долг. Потому
«Что ждет алтарей, откровений.
Героев и богатырей
Дремучее царство растений,
Могучее царство зверей»[394].
Вот поприще для всей совокупности человеческих сил.
Для достойного несения званья человека требуется —
«Не отступаться от лица,
Но быть живым, живым и только,
Живым и только до конца»[395].
Живым — значит отзывчивым на все, разбуженным. Остальное приложится. На тайники сердца откликнутся тайники вселенной.
И дальше:
«Быть знаменитым некрасиво.
Не это подымает ввысь»[396].
«Самозванство», т. е. известность, ограничивает, заставляет сосредоточиться на себе. Надо
«Так жить, чтобы в конце концов
Привлечь к себе любовь пространства,
Услышать будущего зов»[397].
Надо уметь растворяться в пространстве и времени так, чтобы они сами, по своей охоте брали тебя, как бы нуждаясь в насыщении.
О людях поэт говорит:
«Я чувствую за них за всех,
Как будто побывал в их шкуре.
Со мною люди без имен,
Деревья, дети, домоседы,
Я ими всеми побежден,
И только в том моя победа»[398].
В сборнике на «Ранних поездах» он говорит о едущих с семичасовым поездом, «превозмогая обожанье»[399].
Широта охвата объятий и есть то, что проникает во время и пространство. «Неистовство» соловьев летней ночью не перекликается ли со стремленьем сердца? Отсюда же исходит решение, звучащее так желанно:
«Не потрясенья и перевороты
Для новой жизни очищают путь,
А откровенья, бури и щедроты
Души воспламененной чьей-нибудь»[400].
Взаимосвязь человека, природы, предмета непосредственна и своеобразна. Упомяну характерные черточки: у деревьев есть зрение, они наблюдают происходящее у людей:
«В тумане им меня не видно»[401].
Перед несеньем плащаницы две березки расступаются, чтобы дать дорогу шествию[402].
На протяжении десятилетий в стихах активно действует чердак. Он декламирует, он хранит сны мечтателей. Прошла сквозь жизнь студенческая привязанность к мансарде. Природа занимает у людей вещи их обстановки:
«Осень. Древний уголок
Старых книг, одежд, оружья,
Где сокровищ каталог
Перелистывает стужа»[403].
Осень — старьевщица, антикварный музей.
Художник сопоставляет с метелью мятущуюся толпу человеческую. В стихотворении «Вакханалия»[404] толпа жаждущих ломится на «Марию Стюарт» с Ермоловой [405], кружит, как вьюга во вьюге. Б. П. особенно удается описанье пирушек и кутежей. Блестящ и элегантен его натюрморт пиршественного стола:
«По соседству в столовой
Зелень, горы икры,
В сервировке лиловой
Семга, сельди, сыры,
И хрустенье салфеток,
И приправ острота,
И вино всех расцветок,
И всех водок сорта».
От его наблюдательности не ускользнула деталь:
«Мехом вверх, наизнанку
Свален ворох одежд».
«Три корзины сирени.
Ледяной цикламен».
Преувеличенное «я» символистов было свергнуто массовостью революционного напора. В центре поэзии находились личные переживанья автора, его настроения. Андрей Белый остро почувствовал несвоевременное несоответствие «я» и «мы», он предлагал почти изъять первое лицо из текста, заменяя его глаголом неопределенной формы. «Я» Пастернака храбро, деловито, беспретенциозно.
«Я придумаю кличку иную»[406].
«Я льнул когда-то к беднякам»[407].
«Я тоже, как на скверном снимке,
Совсем неотличим ему»[408].
Перелистываешь страницы его сборника и «я» находишь наскоро. Часто оно произносится более чем без прикрас:
«Я, наверно, неправ, я ошибся»[409].
«Я чинил карандаш
И шутил с ним неуклюже»[410].
Он чуть не говорит о себе: «Растрепа». Чуть ли не Иванушка-дурачок проглядывает за изгородью, который легко превратится в Ивана-царевича, побеждающего дракона.
Если говорить о форме стихов Б. П., придется сказать, что она однообразна, т. е. внешне однообразна, — преимущественно четверостишия с перекрестной рифмой. Самая простая и самая используемая-строфика. Ставить ли это в минус, в упрек. Думаю, нет. Его четверостишия так насыщены, рифма обновляюще-неожиданна, сообщения так буйны, что тут уже не требуется виртуозной ловкости в расстановке строк. Стихи вырываются, как комья, выбрасываемые стремниной.
Если при обзоре творчества, даже таком относительном, полагается говорить о недостатках, то они есть. Есть досадности, которые действительно портят поэтичность целого. Сюда относятся: неясность мысли, сшиб основной темы, неточный (лохматый) образ, вульгарноватость выражений, длинноты, расплывчивость. Несвежо, нарочито звучат, к сожалению, евангельские темы.
Наивный шаблон:
«И великой артистке
Шлет горячий привет».
Плоскостно, как надпись на фотокарточке: «На добрую память».
Много случаев стыка («К кровати»)[411].
Неточный образ:
«Стог принимает на закате
Вид постоялого двора»[412].
Или еще:
«Не плачь, не морщь опухших губ,
Не собирай их в складки.
Разбередишь присохший струп
Весенней лихорадки»[413].
Вызывает иронию нянькина-мамкина забота о прыще девушки, которую он бросает.
Можно, во всяком случае, говорить о художественной недодержке, недоработке стихов Б. П. Недостатки имеют своё психологическое оправдание: автор спешил, он бежал, на него обрушивался шквал впечатлений. Досада все же остается.
